Ее глаза были очень ясными, и Клиффорд на мгновение вздрогнул, но только на мгновение. Дьявол безрассудства овладел им. Он встал на колени и предложил ей всего себя – душу и тело, руку и сердце и все движимое и недвижимое имущество. И пока произносил слова, знал, что он дурак, что влюбленность – это не любовь и что каждое слово связывает его честью, от которой нет спасения. И все это время Эллиот хмуро рассматривал площадь с фонтанами и удерживал бульдогов, которые отчаянно рвались с поводка на помощь Клиффорду. Даже они чувствовали: что-то не так. Внешне невозмутимый Эллиот бормотал про себя проклятия.
Когда Клиффорд замолчал, его охватило судорожное волнение, он начал возвращаться к реальности. Он уже пожалел о своих словах, но отбросил в сторону малодушие и хотел было уверить ее в своих чувствах. Как только он открыл рот, Рюбарре остановила его:
– Благодарю вас, – сказала она очень серьезно. – Еще ни один мужчина не предлагал мне выйти за него замуж. – Она помолчала минуту, разглядывая площадь, а потом снова заговорила: – Это великодушное предложение. Но я одинока, и у меня ничего нет. Я ничто.
Она снова повернулась и оглядела Париж, сияющий, прекрасный, залитый солнечным светом чудесного дня. Он проследил за ее взглядом.
– Это трудно – быть всегда одной, каждый день тяжело трудиться и не иметь ни единого друга. А забота, которую тебе предлагают, означает панель, где умирает всякая любовь. Я знаю это, мы все это знаем. Мы, у которых нет ничего и никого. Мы отдаем себя беспрекословно ради тех, кого любим. Беспрекословно, зная сердцем и душой, каким будет конец.
Она коснулась розы на груди и, казалось, позабыла о молодом человеке, а потом тихо сказала:
– Благодарю вас, спасибо! – Она открыла книгу и оторвала увядший розовый лепесток. Затем мягко добавила: – Я не выйду за вас замуж.
V
Целый месяц потребовался Клиффорду, чтобы полностью прийти в себя, хотя в конце первой недели Эллиот, который неплохо разбирался в нем, объявил его выздоравливающим. Выздоровлению способствовала сердечность, с которой Рюбарре отвечала на его торжественные приветствия. Сорок раз на дню Клиффорд благословлял Рюбарре за ее отказ, благодарил свою счастливую звезду и в то же время – о глупое сердце! – ужасно страдал.
Эллиот был раздосадован отчасти молчаливостью Клиффорда, отчасти необъяснимым поведением обычно сдержанной Рюбарре. Они часто встречали ее на набережной Сены с тубусом нот, в большой соломенной шляпке. Проходя мимо Клиффорда и его приближенных, направляющихся в кафе «Вашетт», она почему-то краснела и улыбалась. Дремлющие подозрения Эллиота пробуждались. Но поскольку ему так ничего и не удалось добиться от друга, он называл его идиотом, а мнение о Рюбарре держал при себе.
И все это время Селби ревновал. Сначал он не хотел признаваться себе в этом. Выехал на пленэр за город, но поля и леса только усугубляли его состояние. Ему казалось, что ручейки журчат «Рюбарре», и в перекличках косарей ему тоже чудилось ее имя. Он провел в деревне один день и всю следующую неделю пребывал в отвратительном настроении. На занятиях в Академии Жюлиана он угрюмо размышлял, чем сейчас занимается Клиффорд. В воскресенье он отправился прогуляться до цветочного рынка у моста Менял, оттуда пошел к моргу, затем вернулся назад, к мосту. Селби чувствовал, что больше так продолжаться не может, и отправился к Клиффорду, который лечился мятными коктейлями у себя в саду.
Они уселись рядом и принялись обсуждать вопросы морали и человеческого счастья. Каждый находил другого весьма проницательным, но Селби никак не мог взять верх в споре, к неподдельному удовольствию Клиффорда. Мятные коктейли проливались бальзамом на раны ревности и вселяли надежду на исцеление. Когда Селби поднялся, чтобы уходить, Клиффорд пошел его провожать. Они дошли до дома Селби, повернули назад и незаметно прошли все расстояние до дома Клиффорда. Обнаружив, что им трудно расстаться, они решили вместе отужинать и развеяться. Этим глаголом Клиффорд называл ночные похождения, которые, как правило, заканчивались только под утро.
Они заказали ужин в «Миньоне», и, пока Селби беседовал с шеф-поваром, Клиффорд кивнул метрдотелю, как старый знакомый. Ужин удался на славу. Ближе к десерту Селби услышал, словно издалека: «Сынби в стельку пьян».
Там были какие-то люди, и, кажется, он пожимал им руки и много смеялся, и все были чрезвычайно остроумны. Напротив сидел Клиффорд и клялся Селби в вечной дружбе. Кто-то усаживался за их столик, какие-то женщины без конца подходили к ним, шурша юбками по полированному полу. Аромат роз, шелест вееров, прикосновение нежных рук и смех становились все более и более неясными, словно помещение окутывалось туманом.