Король в желтом

Я наблюдал, как змея медленно выползает по гладкому камню на солнечный свет. И шагнул вперед, чтобы рассмотреть ее поближе, но Жанна схватила меня за руку.

– Нет, Филипп, я боюсь!

– За меня?

– Да, Филипп, я люблю тебя.

Тогда я обнял ее и поцеловал в губы, повторяя без конца одно слово:

– Жанна, Жанна, Жанна.

Когда она, дрожа, прильнула ко мне, я почувствовал, как что-то кольнуло меня в ногу, но не придал этому значения и был укушен снова. Острая боль пронзила меня. Я заглянул в нежное лицо Жанны д’Ис, целуя, приподнял и оттолкнул от себя. Затем, наклонившись, оторвал гадюку от лодыжки и растоптал ей голову. Помню слабость и оцепенение. Помню, как упал на землю. Сквозь медленно стекленеющие глаза я видел белое лицо Жанны, склоненное надо мной. И когда свет в моих глазах погас, я все еще чувствовал ее руку на своей шее и бархатную щеку на холодеющих губах.

* * *

Я открыл глаза и в ужасе огляделся. Жанна исчезла. Я видел ручей и плоский камень, раздавленную гадюку в траве, но соколы и пни исчезли. Я вскочил на ноги. Сад, деревья, подъемный мост и обнесенный стеной двор исчезли. Я тупо уставился на груду серых развалин, увитых плющом. Между ними проросли огромные деревья. Я пополз вперед, волоча одеревеневшую ногу, и тут с верхушки дерева слетел сокол, взмыл ввысь и, описывая сужающиеся круги, исчез в облаках.

– Жанна! Жанна! – закричал я, но голос замер у меня на губах. Я упал на колени в траву. По воле Божьей, сам того не ведая, я стоял на коленях перед разрушенным каменным храмом в честь Скорбящей Божией Матери. Я увидел печальное лицо Девы, вырезанное из холодного камня. Я увидел крест и тернии у ее ног и прочитал под ними:

«Помолитесь о душе Жанны Исской.

Она умерла молодой из любви к Филиппу, незнакомцу.

1573 г.».

На холодной плите лежала женская перчатка, все еще теплая, благоухающая.

Рай пророков

Коль не пускают в рай порочных жен,
А пьяниц ждет безжалостный огонь,
То есть ли, право, этот рай небесный?
Ведь он пустей, чем нищего ладонь.

Омар Хайям

Мастерская[31]

Он с улыбкой сказал:

– Ищи ее по всему свету.

Я ответил:

– Зачем так далеко? Мой свет здесь, в этих стенах под стеклянной крышей, здесь, среди позолоченных кувшинов, потускневших рам и старых полотен, черных сундуков и резных стульев с высокими спинками, окрашенных в синий и золотой.

– Так чего же ты ждешь? – спросил он.

И я ответил:

– Я узна́ю ее.

Шаги, голос, песня на улице. Песня казалась мне знакомой, но голоса и шагов я не помнил.

– Глупец! Песня та же самая, только голос и шаги изменились с годами.

Языки пламени в камине шептали над побелевшим пеплом: «Не жди, они прошли, и шаги, и голос».

Он улыбнулся и повторил:

– Ищи ее по всему свету!

Я ответил:

– Зачем так далеко? Мой свет здесь, в этих стенах под стеклянной крышей, здесь, среди позолоченных кувшинов, потускневших рам и старых полотен, черных сундуков и резных стульев с высокими спинками, окрашенных в синий и золотой.

Призрак[32]

Призраки прошлого не уходят.

– Если это правда, – вздохнула она, – что я твоя подруга, то давай останемся здесь навсегда. Ты обо всем забудешь здесь, под летним небом.

Я прижал ее к себе, уговаривая, лаская, я обнял ее, бледную от гнева. Она вырвалась из объятий.

– Если это правда, – вздохнула она, – что я твоя подруга, то давай останемся здесь навсегда.

Призраки прошлого не уходят.

Жертва[33]

Я шел по цветочному лугу. Лепестки цветов были белее снега, сердцевины – чище золота.

Где-то вдалеке кричала женщина:

– Я убила любимого!

Из кувшина она поливала цветы кровью. Те цветы, у которых лепестки были белее снега, сердцевины чище золота.

Я шел по лугу, читая тысячи имен на кувшине, из которого выливалась, пузырясь, свежая кровь.

– Я убила любимого! – кричала женщина. – Мир жаждал, теперь пусть насытится!

Она прошла мимо, и я видел, как она поливает цветы кровью. Лепестки их были белее снега, сердцевины чище золота.

Судьба[34]

Я подошел к мосту, который нельзя перейти.

– Проходи! – прокричал страж, но я ответил с улыбкой:

– Еще есть время.

Он захохотал и закрыл врата.

К мосту, который нельзя перейти, подходили старцы и юноши. И всем им было отказано. Я лениво стоял и считал несчастливцев, пока не устал от их плача и горестных стенаний. Тогда я подошел к мосту, который нельзя перейти. Люди в толпе у ворот вопили:

– Он пришел слишком поздно!

Я засмеялся и сказал:

– Еще есть время!

– Проходи! – крикнул сторож.

И когда я вошел во врата, он улыбнулся и закрыл их за мной.

Толпа[35]

В тесной толпе я стоял рядом с Пьеро. Все взгляды были устремлены на меня.

– Над чем они смеются? – спросил я.

Он хохотал, отряхивая мел с моего плаща:

– Я не вижу. Должно быть, кто-то забавный. Может быть, честный вор?

Все взгляды были устремлены на меня.

– Кошелек! – закричал я. – Пьеро! Помогите, вор!

Все смеялись.

– У меня украли кошелек.