Король в желтом

У камина в большой комнате у подножья лестницы сидела старая бретонка и ткала пряжу. При моем появлении она подняла глаза и, дерзко улыбаясь, пожелала мне доброго утра на бретонском языке, я с улыбкой ответил ей по-французски. В ту же минуту появилась хозяйка дома. Она ответила на мое приветствие с грацией и достоинством, от которых у меня защемило сердце. Ее прелестные темные вьющиеся волосы были увенчаны головным убором, который окончательно развеял все сомнения об эпохе, к которой относился мой собственный костюм. Ее стройная фигура была изящно обтянута домотканым охотничьим платьем, отделанным серебром, на запястье, затянутом в перчатку, она держала одного из своих любимых соколов. С естественной простотой она взяла меня за руку и повела во двор, в сад. Усевшись за стол, мило пригласила меня присоединиться к ней. Потом с мягким странным акцентом расспросила о том, как я провел ночь, удобен ли костюм, который старая Пелажи приготовила для меня, пока я спал. Я взглянул на свою одежду и обувь, которые сохли на солнце у садовой ограды, и возненавидел их. Какое убожество по сравнению с моим нынешним изящным костюмом! Я сказал ей об этом со смехом, но она серьезно согласилась со мной.

– Мы выбросим вашу одежду, – тихо промолвила она.

Растерянный, я попытался объяснить, что не смогу принять подарка и что, хотя в этой части страны принято проявлять гостеприимство, но по возвращении во Францию я буду выглядеть в этом наряде просто нелепо.

Она рассмеялась и покачала хорошенькой головкой, невнятно пробормотав что-то по-французски. Потом выбежала Пелажи – на подносе у нее стояли две миски с молоком, буханка белого хлеба, фрукты, блюдо с медовыми сотами и бутыль темно-красного вина.

– Я еще не завтракала. Не будете ли вы столь любезны присоединиться ко мне? Признаться, я очень голодна, – улыбнулась хозяйка.

– Я до самой смерти запомню каждое ваше слово, – вдруг выпалил я, чувствуя, как загорелись щеки.

«Она решит, что я сошел с ума», – добавил я про себя, но она повернулась ко мне с сияющими глазами.

– Ах, значит, мсье знаком с рыцарским кодексом?..

Она перекрестилась и преломила хлеб. Я сидел и смотрел на ее белые руки, не смея поднять глаз.

– Прошу вас, ешьте! Почему у вас такой встревоженный вид?

Почему? Теперь я знал ответ. Я отдал бы жизнь за то, чтобы прикоснуться губами к этим розовым ладоням, – теперь это я знал. С того момента, как вчера вечером на пустошах я заглянул в ее темные глаза, я полюбил. Всеобъемлющее и внезапное чувство лишило меня дара речи.

– Вы нездоровы? – вновь спросила она.

Как человек, который подписывает себе приговор, я тихо ответил:

– Да, я болен от любви к вам. – Поскольку она молчала, неподвижно замерев, та же сила вновь невольно шевельнула мои губы, и я сказал: – Я, недостойный самой легкомысленной из ваших речей, злоупотребляющий гостеприимством, с дерзкой самонадеянностью отвечаю на вашу любезность. Я люблю вас.

Она опустила голову на руки и тихо ответила:

– «Я люблю вас». Мне очень дороги ваши слова. «Я люблю вас».

– Тогда я добьюсь взаимности.

– Добейтесь.

Я застыл, глядя ей в лицо. Она тоже молчала. Ее милое личико покоилось на ладонях, и, когда ее глаза встретились с моими, я понял, что ни слова не произнес вслух. Это наши души говорили друг с другом. Я выпрямился, чувствуя, как юность и счастье заструились в каждой моей жилке. Она, с ярким румянцем на прелестном лице, словно только что пробудившись от сна, смотрела вопросительно, и я задрожал от восторга. Мы прервали молчание, заговорив каждый о себе. Я назвал свое имя, она назвала свое. Мадемуазель Жанна д’Ис.

Она рассказала о смерти родителей, о том, что девятнадцать лет провела в этом маленьком укрепленном форте вместе со своей няней Пелажи, Глемарком Рене – слугой и четырьмя сокольничьими – Раулем, Гастоном, Хастуром и Сьер-Пирью Луи, который служил еще ее отцу. Она никогда не выходила за пределы вересковых пустошей, никогда не видела ни одной живой души, кроме слуг и Пелажи. Как она узнала о Карселеце? Возможно, слуги говорили об этом месте.

От своей няньки Пелажи она слушала предания о Волколаке, о Жанне Фландрской[30]. Пряла лен, занималась вышиванием. Развлечением ее были только соколы и гончие. Встретив меня на пустошах, она так испугалась, что едва не упала при звуке моего голоса. Правда, она видела корабли со скал, но, насколько хватало глаз, вересковые пустоши, по которым она бродила, были лишены следа человека. Старая Пелажи рассказывала, что, заблудившись среди этих равнин, человек может никогда не вернуться, потому что они заколдованы. До встречи со мной она никогда не думала, правда ли это. И не знала, бывали когда-нибудь ее слуги снаружи, могут ли они уйти с пустошей, если захотят? Книгам, по которым Пелажи учила ее читать, было по несколько сотен лет.