— Я уже говорил давеча Сайлесу Адамсу, я ищу теперь таких рабочих, которые говорят на каком-нибудь совершение неизвестном языке, — чтоб их никто не понимал. Но это, конечно, невозможно: все равно научатся по-английски, как их убережешь?
Хал решил просветиться, пользуясь этим случаем.
— Мистер Стоун, — спросил он, — но вы ведь не подсчитываете бюллетени, если вам это нежелательно, правда?
— Видишь ли, — ответил Стоун, — надо делать так, как удобнее. Когда я был управляющим в Хэппи-Галч, мы не тратили времени на политику. Компания сочувствовала в то время демократам, и вот раз ночью после выборов мы сфабриковали четыреста бюллетеней за кандидатов демократической партии. Казалось, что все хорошо, но вдруг, как на грех, вызвали в город целую группу рабочих, и они там под присягой показали, что голосовали у нас в поселке за республиканцев. Газеты республиканцев подняли вой, и дурак судья постановил устроить вторичное голосование. Пришлось нам просидеть еще одну ночь за писанием бюллетеней. Столько было лишней возни!
Начальник засмеялся, и Хал вежливо вторил ему.
— Так вот, понимаешь, надо учиться управлять. Если у тебя на шахте люди голосовали не за того, за кого надо, начальство про это узнает обязательно, а если, с другой стороны, все бюллетени одинаковые, тоже будут тобой недовольны. Есть такие среди нас, которым наплевать, но я в тот раз получил урок, и у меня теперь такое правило: пресекать всякую оппозицию на корню. Ясно?
— Ясно.
— Может, старший мастер и не имеет права соваться в политику, но в одном он хозяин: подбирать рабочих по своему усмотрению. Ведь проще всего — вовремя выкорчевать, вот так!
Хал на всю жизнь запомнил, как Алек Стоун иллюстрировал эти слова своими мясистыми лапами. Дальше он уже говорил без прежнего благодушия:
— Кто не захочет голосовать по моей указке, может убираться подальше отсюда. Вот и вся моя политика!
Опять помолчали. Стоун курил трубку. Потом ему, вероятно, пришло в голову, что незачем пускаться в такие подробности, когда вербуешь политического агента. Поэтому, заканчивая аудиенцию, он сумел опять придать своему голосу добродушные нотки:
— Вот так, парень! Завтра скажешь, что вывихнул руку и несколько дней не будешь работать. Это даст тебе возможность потолкаться среди рабочих и послушать, что они говорят. Ну, а я распоряжусь, конечно, чтобы тебе заплатили за эти дни.
— Спасибо, сэр, — сказал Хал, пряча радость.
Мастер поднялся с места и выколотил пепел из трубки.
— Запомни — мне нужны факты. На меня работают и другие парни, и я всех проверяю. Может так получиться, что я поручу кому-нибудь последить и за тобой.
Хал довольно ухмыльнулся.
— Ладно! Я это буду иметь в виду.
6
Хал нашел Тома Олсена и рассказал ему об этой встрече. Хохоту было немало.
— Вот я и попал в фавориты! — смеясь, сказал Хал.
Внезапно лицо Олсена стало мрачным:
— Будь с ним как можно осторожнее!
— Почему?
— Чтоб он на тебе потом не отыгрался. Они практикуют такой способ в отношении людей, которые им мешают, — стараются доказать, что те брали у них деньги или просили денег.
— Но он-то ничем не докажет!
— Об этом я и говорю — не давай ему повода. Если Стоуи заявит, что ты был его агентом во время выборов, то кто-нибудь обязательно вспомнит, что в самом деле ты вел с ним разговор о политике. Смотри, не носи с собой меченых денег!
Хал рассмеялся:
— У меня теперь деньги не залеживаются в карманах. Но что я скажу, если он потребует доклада?
— Делай свое дело, да побыстрее, чтобы он не успел потребовать доклада.
— Вот это правильно! Но я еще должен поиздеваться над ним, раз я попал к нему в фавориты.
На следующее утро, явившись на работу, Хал занялся симуляцией вывиха. Он притворялся, что ему очень больно, и Майк не на шутку встревожился, а когда Хал, наконец, заявил ему, что больше не может работать и уходит домой, старик проводил его почти до самой клети, поучая всю дорогу, как прикладывать горячие и холодные примочки. Предоставив старому словаку орудовать здесь без него, Хал выбрался наружу и почувствовал радость от волшебного солнечного дня, а еще большую — от волшебной милости начальника.
Сперва он отправился в свою комнату в доме Ремницкого и перевязал кисть руки лоскутом от старой рубашки, а сверху — чистым носовым платком. Этот символ давал ему право на беспрепятственное хождение по поселку, а также на общее сочувствие. Итак, он приступил к осуществлению своего плана.
По дороге к шахте № 1 он встретил маленького вертлявого мужчину с бегающими черными глазками на узкой смышленой физиономии. Он был в обычном шахтерском комбинезоне, но даже в этой одежде его нельзя было принять за рабочего. Весь его облик говорил, что это человек, облеченный властью.
— Доброе утро, мистер Картрайт, — сказал Хал.
— Доброе утро, — ответил управляющий и, заметив повязку на руке Хала, поинтересовался; — Что, ушиб?
— Да, сэр: кажется, вывихнул. Я решил уйти домой.
— Был у врача?
— Нет, сэр. По-моему, это не так серьезно.
— Все-таки лучше показаться. Кто его знает, вывих — это такое дело…