Король Севера. Измена

Но он оттолкнул друга, и хлопнул дверью, и швырнул в стену кувшин с водой. И сапог, и таз для умывания, и еще много чего, прежде чем устал, упал на кровать и бездумно уставился в потолок.

Он видел Сильвхолл, его серебряные башни, серебряные стены, беседки и сады, прекрасные обширные залы, какими не мог похвастаться Холдстейн. Видел королевский трон и тянулся, тянулся в Серебряный город всем сердцем, зная, что вот оно – его место, вот то, для чего он родился. И видел Линеля, довольного Линеля, развалившегося на ЕГО троне в ЕГО короне, бездарного Линеля, от которого отказался собственный отец. И он, этот тупица, этот осел, этот увалень станет королем! Он будет посматривать на Моэраля свысока, и его глаза будут говорить: «Я король, а ты – ничтожество!». И он, а не Моэраль, будет править этой страной, закатывать пиры, воспитывать своих детей наследниками!

Но Рейна… Его маленькая нежная Рейна. Теплый лучик в стылой зиме. Милая, любимая, желанная, единственная… Она была его сердцем и жизнью, и он знал – не будет ее, и его не станет. Он исчезнет, превратится в призрака с кровоточащей раной в груди.

Она должна быть его королевой, она должна рожать его детей.

Ирвинделл, этот старый обнаглевший сморчок, требовал невозможного. О, если б можно было его заставить, но это, похоже, невозможно.

Моэраль не должен уступать, ни при каких обстоятельствах. Только не такой ценой… Он должен как-то убедить его, должен…

Моэраль знал, что из этого ничего не выйдет. Слишком многое поставлено на кон, Теллин прав, что не хочет рисковать. Его не интересует, что Моэраль готов предложить взамен. Его условия понятны.

Но неприемлемы.

Неприемлемы.

Если бы он был свободен, если бы не было Рейны… Но как бы он жил, если б не было Рейны?!

Если бы, если бы… Слишком много «если бы».

Чем больше человек уговаривает себя, тем более вероятно, что уговорит. Даже самая очевидная ложь после сотого повторения начинает звучать как правда. И в конце-концов, повторяющий начинает в нее верить. Сам не осознавая, Моэраль все глубже увязал в паутине им же сплетенной лжи. Он то и дело повторял: «Ни за что». Но в то же время спрашивал себя: «А если?».

Ирвинделл не торопил. Он знал, что Моэралю предстоит либо согласиться на его условия, либо отказаться от борьбы, и ждал, как паук, сплетший сеть и теперь наблюдающий за приближением мухи. Шли дни.

Понемногу наступала зима. Почему-то здесь, в Ирвинделле, она всегда приходила быстрее, чем в других районах севера, и теперь, глядя в окно, Моэраль понимал: идет новый сезон. Сезон, когда он должен броситься в наступление, а все, что у него есть – лишь собственные войска, да два-три союзника, из которых лишь один Артейн чего-то стоит. И это в то время как под знаменами Сильвберна уже должны были собраться десятки тысяч!

Да, он отрицал это по дороге в Иэраль, но теперь знал точно – без поддержки Ирвинделла у него нет шансов.

Лорд Теллин пытался отвлечь гостя от грустных дум, но Моэраль неизменно вежливо отказывался от всех развлечений. Причин тому было две: мрачное настроение короля и мерзкое поведение Теллина, то и дело намекавшего на достоинства дочери и всячески демонстрировавшего желание показать ее Моэралю.

Устав от Ирвинделла, молодой король заперся в отведенных ему покоях, впуская к себе лишь слуг да Вардиса.

А Вардис не спешил поддерживать друга.

Холодный расчетливый ум лорда Кантора, доставшийся по наследству от отца, претил Вардису смешивать чувства и выгоду, о чем он не преминул сказать Моэралю. Вардис, с его холодными серыми глазами и спокойным, словно из камня высеченным лицом, вежливо кивал, слушая рассуждения молодого короля о невозможности женитьбы, удерживаясь от советов. Он был слишком хорошим другом, чтобы толкать Моэраля на какой-либо путь. Но по одной лишь презрительной складке его губ Холдстейн понимал: в глазах друга его поведение выглядит глупостью.

Все дело было в Рейне.

Вечерами, глядя, как солнце опускается за далекие горы, Моэраль вспоминал Артейн. Суровые земли с высившимся над ними замком, где когда-то правил отец Рейны и где не суждено господствовать ей. В трещинах камней, в холодных ручьях, текущих меж ними, в голых деревьях, из последних сил цепляющихся за жизнь в этом скудном краю он видел ее образ: хрупкая как стекло, гибкая как сталь. Другую женщину он не мыслил подле себя.

Он вспоминал их прогулки в саду, вспоминал, как вплетал ей в волосы последние, тронутые заморозками, но благоухавшие летом розы. Как залез однажды на дерево, чтобы достать ей самые сладкие, самые близкие к солнцу вишни. Как катал ее на Угольке, посадив впереди себя.

Даже лошадь ее, подобранную в пару Углю Искорку – и ту он вспоминал.

А потом на память приходил Сильвхолл. И Таер, и Линель, и Моэраль готов был выть от отчаянья.

Сам Моэраль знал, что в женитьбе на дочери Ирвинделла не было ничего постыдного. Он бы это пережил, в конце-концов, быть лордом Холдстейна и жениться по любви – дело невероятное.

Но он действительно надеялся, что у него получится.

Потому что была Рейна. И это снимало все вопросы. Хрупкая сероглазая Рейна…