Было также интересно узнать, что блестящий прелат Гийом де Вийон оказывал покровительство Франсуа де Ложу, или де Монкорбье, и что поэт сменил имя на Вийона, дабы выказать своё уважение. И, наконец, полезнее всего было узнать, что патрон не отрёкся от своего подопечного, несмотря на его бесконечные любовные интрижки с женщинами лёгкого поведения и дерзкие стишки, из-за которых он постоянно был не в ладах с властями. Но почему? Почему он не отрёкся от Франсуа? Основой верности бывает либо любовь, либо страх. Если Гийом де Вийон любил Франсуа Вийона, то, возможно, их связывало нечто большее, чем имя, вероятно, тайные узы крови. Если же Гийом де Вийон боялся Франсуа Вийона... некий план, который начал складываться в голове дофина, приобретал реальный шанс на успех.
— Он не только не ест, но даже не разговаривает, — пробор мотал отец Сермуаз.
— Я размышлял, — ответил Людовик, — я размышлял о чуде кошелька дофина.
— Да, это настоящее чудо, — заметил Вийон, взвешивая кошелёк на руке, — удивительно, что он не прорвал насквозь мой потёртый рукав. В студенческие годы, гордясь своим университетским званьем, я не слишком задумывался о стародавних временах, в которые придумали такие широкие рукава, имевшие практический смысл. Студенты нищенствовали и тогда, как им и положено, но, когда Франция была богата и сильна, нищенствовать было выгодно. Студенты набивали рукава колбасой и хлебом так, что рукава едва не лопались, — золотые времена, добрые люди были щедры. С каждым годом рукава становились всё длиннее и шире. А потом пришли англичане, восстала Бургундия, и Франция раскололась на множество частей. Апокалиптические бедствия обрушились на нас; наводнения, чума, война и голод...
— Что-то голода я здесь не замечаю, — проговорил отец Сермуаз с полным ртом мяса.
— Священники едят краденых овец во время Великого поста, а короли бросают им объедки...
Людовик старался сохранять на своём лице непроницаемое выражение.
— ...И наши университетские рукава напоминают обвисшие груди старухи, печальные, плоские. В этих рукавах нынче гуляют лишь ветер да воспоминания.
Служанка наклонилась через его плечо и наполнила его вырезанную из камня чашу дешёвым вином. Она фамильярно погладила Вийона по голове и сказала священнику:
— Вино горячит его по утрам. Что это он опять сочиняет?
— Трактат об университетской мантии, дитя моё, к твоему наряду это отношения не имеет, — ответил священник, любуясь её формами.
— И, похоже, сам опровергает свои тезисы, — лукаво добавил Людовик.
— Вовсе нет, — запротестовал Вийон, обнимая девушку за стройную талию. — Ты тоже когда-нибудь станешь плоской и пустой, моя Изабо.
— Прошлой ночью ты по-другому говорил.
— Мою музу удушили, — рассмеялся Вийон. — Принеси мне мяса. Сегодня я плачу за всех.
Людовику понравился настрой Вийона. Поэт был преданным сыном Франции — идеалистом, честолюбцем, бедняком. Вот в священнике дофин сомневался. Самодовольные и ограниченные люди не склонны пускаться в рискованные предприятия. Но Людовик не был уверен, что несоблюдение Великого поста — достаточно тяжёлая провинность, чтобы заставить священника открыть письмо папы, равно как и в том, что образование, полученное в Риме, и лёгкий итальянский акцент в латинском произношении обеспечат доступ к папской корреспонденции. Франсуа Вийон с его связями и наглостью подходил на эту роль куда больше. Конечно, придётся выдать себя, но дофин взвесил все «за» и «против» и решил, что игра стоит свеч.
Теперь Вийон переключился на служанку, но Людовик не узнал ничего такого, о чём бы уже и сам не догадывался: услужливая шлюха, вдохновляющая иногда на сочинение баллады и исправно требующая платы за услуги.
— Но она верит мне в долг, когда у меня бывают временные денежные затруднения, Людовик.
Отец Сермуаз зевнул и заявил, что ему пора возвращаться в храм: предстоит нечто получше, чем заурядное отпевание, и необходимо сделать кое-какие приготовления.
Когда он ушёл, Людовик, понизив голос до шёпота, сказал Вийону:
— Я тоже доверяю вам, Франсуа Вийон. Полагаясь на вас, я полагаюсь на Господа, вложившего мне в руки оружие, чтобы защитить мою страну от гораздо больших бед, чем те, которые вы мне описали. Миссия ваша будет опасной, но, в случае удачи, выгодной и поможет спасти Францию от гражданской войны.
Вийон уловил повелительный тон, но видно было, что он колеблется.
— И, значит, кошелёк дофина не чудо, и его никто не крал.
— Нельзя же украсть у самого себя. Наследный принц Людовик сам дал кошелёк своему другу, чтобы тот помог ему в державном предприятии, которое наполнит его рукава золотом так же, как наполняло колбасой и булками в былые времена.
— Монсеньор! — воскликнул поэт.
— Именно так.