Ночь была глубокой и темной, ночьЯ вошел в танц-холл, знакомый всем намЧто-то важное происходило тамИзвиваясь, танцоры играли в любовьОтходили, и извивались вновьСловно мухи трепещут на иглеВ этом шуме и жареДа, в этом шуме и жареИ я подумал о новой жене сумасшедшего Джона ФиннаПолночь пробила, затрясся полИ жена Джона Финна вошла в танц-холлНоги — как ножницы и тесакиГруди в тату, а в глазах огонькиНа зубах был малиново-бурый налетПо танцплощадке она идетЯ у эстрады стоял, но не пелВсяк на жену Джона Финна глазелДа, всяк на жену Джона Финна глазелЖена Джона Финна была чем-то загадочнымУ нас, где чужую тайну сболтнуть было делом порядочнымУ меня был нож и латунный кастетБлиз нее я стоял, и меня слепил светПахли духами ее волосы, грудьКонфетти на ней блеск источалиМестные урки косились, аж жутьА в руках их мачете сверкалиА ночь за окном была полной огнейИ ночь наблюдала, мерцая, за нейИ ночь наблюдала, мерцая, за нейЗатем пришли копы, их было штук стоНо не беспокоило нас там ничтоОни к бару прошли в своей форме тупойЯ залез между ляжек жены Джона Финна рукойИ она их раздвинула, вот я какой!Ночь пылала огнем и была полной злаИ луна вся в крови и вся в свете былаИ моя душа прямо в сон поплылаИ я что-то шептал прямо в ухо жене Джона ФиннаВ севшем костюме Джон Финн вошелЧернотой он смотрел, черноту он курилЕму зубы ботинками кто-то чинилИ в карманах полным-полно было стволовВзял на мушку жену, взял на мушку меняА оркестр замолчал, о пощаде моляКак бечевка опутали страх, шок и дрожьПотому что кастет у меня был и ножИ жена Джона Финна — вот такИ втроем из танц-холла мы вышли во мракИз кустов доносилось стрекотанье сверчкаНочь достала всех, нас объяла тоскаПистолет возопил, была смерть так близкаЯ вонзил прямо в горло ему свой ножЯ забрал его жизнь — ей цена была грошЯ стою над эстрадой, я скоро уснуВсякий перст указует на Джона Финна женуВсякий перст указует на Джона Финна женуИ его женасорвала цветы с волосИ к ногамИх швырнула — кипу розИ рой мух жужжалИ рой мух гудел во мглеБедный ФиннОн валялся на землеВалялся на землеПеревод Григорий Аросев