Коробка в форме сердца

— Совсем я рехнулась, да, Джуд? У тебя прежде такие же шизанутые были? Наверное, ты меня теперь ненавидишь? У тебя наверняка в жизни много девушек было. Скажи честно, я хуже всех? С кем тебе хуже всего было?

— Откуда у тебя в голове столько вопросов берется? — проворчал Джуд.

Когда оба вышли под дождь, он распахнул черный кожаный пыльник, прижал Анну к себе, укрыл полой ее хрупкие дрожащие плечи.

— Не люблю я отвечать на вопросы. Уж лучше самой спрашивать, — объяснила она.

23

Проснулся Джуд чуть позже девяти, с отдаленно напоминающей о музыкальных традициях Аппалачей мелодией в голове. Спихнув с кровати Бон, забравшуюся к ним ночью, и откинув в сторону одеяло, он сел на край матраса и принялся снова мысленно проигрывать эту мелодию в попытках узнать ее, вспомнить слова. Однако все его старания оказались напрасными, так как подобной песни попросту не существовало — до сих пор, пока он ее не придумал. Без него у новой песни не будет даже названия.

Поднявшись на ноги, Джуд без лишнего шума пересек комнату, как был, в боксерских трусах, вышел на крытую бетонную дорожку, отпер багажник «Мустанга», вытащил взятый в дорогу «Лес Пол Стандарт» 68 года в потертом чехле и вернулся с гитарой в номер.

Джорджия даже не шевельнулась — спала как сурок, уткнувшись носом в подушку и крепко прижав к груди поверх одеяла белую, точно кость, руку. Подружек хоть с каким-нибудь загаром у Джуда не бывало уже много лет: если уж ты из готов, намек на опасения вспыхнуть огнем в лучах солнца — дело немалой важности.

Поразмыслив, он расположился с гитарой в сортире. Ангус и Бон увязались было за ним, но Джуд негромко цыкнул на них, и собаки, улегшись у двери на брюхо, уставились на него с укоризной: не любишь ты, дескать, нас, хозяин, не любишь, а, спрашивается, за что?

Для начала следовало проверить, удастся ли сыграть что-нибудь осмысленное с колотой раной в левой ладони. Левая отвечала за бой и перебор, правая выстраивала аккорды. Вынув «Лес Пол» из чехла, Джуд принялся пощипывать струны, настраивая инструмент. Стоило провести медиатором по всем струнам разом, кисть левой руки откликнулась болью — не то чтоб сильной; скорее даже не болью — всего лишь неприятным жжением в самом центре ладони, как будто сквозь ладонь пропущена стальная проволока, и в эту минуту ее начали нагревать. «Ничего, играть можно», — решил Джуд.

Настроив гитару, он подыскал подходящие аккорды и заиграл мотив, родившийся в голове в момент пробуждения. Без усилителя струны звучали безжизненно, тускло, каждый аккорд сопровождался глухим раздражающим лязгом. Что же до песни — мотив ее вполне мог бы сойти за одну из народных мелодий, рожденных среди восточных холмов, достойным образчиком из коллекции «Фолкуэйз рекорд» или ретроспективы народной музыки Библиотеки Конгресса. За что-нибудь под названием «Буду рыть себе могилу», или «Колесница Иисусова мчится», или «Выпьем за дьявола», или…

— «Выпьем за умерших», — негромко проговорил Джуд.

Отложив гитару, он вышел в спальню. На прикроватном столике отыскался небольшой блокнот с шариковой ручкой. То и другое Джуд прихватил с собой в туалет и записал: «Выпьем за умерших». Так у песни появилось название. Взявши гитару, Джуд заиграл снова.

Мелодия — нечто в духе «Озарков»[52], в духе госпела — оказалась удачной, настолько, что по предплечьям с затылком пробежал легкий озноб. Таким же сходством с музыкой старых времен отличались вступления множества написанных Джудом песен. Эти мелодии являлись к нему на порог, словно бродяжки, словно осиротевшие, заблудшие отпрыски почтенных, многочисленных музыкальных семейств. Являлись они в облике обрывков какофонии, царящей на Улице Дребезжащих Жестянок[53], или кабацких блюзов, или печальных напевов, рожденных в Пыльном Котле[54], или риффов, сбежавших от Чака Берри, а Джуд одевал их в черное и учил кричать во весь голос.

Пожалев, что не захватил с собой цифрового магнитофона, чтоб записать сочиненное на ленту, Джуд вновь отложил гитару, взял в руки блокнот, наскоро нацарапал на бумаге под заголовком строку аккордов. Затем он вооружился «Лес Полом» и принялся повторять, повторять, повторять тот же самый сольный запил, сам еще не подозревая, во что это соло выльется. Спустя минут двадцать бинты на ладони украсились кляксами крови, проступившей сквозь марлю, а Джуд трудился над припевом, самым естественным образом выросшим из начального хука[55], мощным, набирающим силу, громоподобным припевом, шепотом, переходящим в крик, чистой воды надругательством над красотой и нежностью предшествующих нот.

— Чье это? — спросила заглянувшая в туалет Джорджия, протирая заспанные глаза.

— Мое.

— Мне нравится.

— Да, неплохо выходит. А с усилителем звучало бы еще лучше.

Мягкие черные волосы Джорджии парили вокруг головы, будто совсем невесомые, темные круги под глазами поражали величиной. Джорджия сонно улыбнулась. Джуд улыбнулся ей в ответ.