Кордон

ческое, грузовое или военное, свое или чужое, в порту люди о замеченном должны быть извещены вовремя. Там на всякий случай сразу же объявят примерную тревогу. Пора военная — ко всему надо быть готовым. Командиры и вся прислуга соберутся на батареях; артиллеристы приготовятся к отражению неприятеля. Яблоков и Плетнев поочередно всматриваются в медленно движущуюся точку до боли в глазах, передавая друг другу подзорную трубу. Через какое-то время становятся различимы паруса. Скоро по ним можно определить тип корабля. И вот уже порт по дополнительному сигналу знает, что к воротам Авачинской губы приближается малый или большой корвет. Чей? Этот вопрос мучает всех. С обсервационного поста поступает третий сигнал: «Наш». Люди в порту кричат «ура», бросают вверх головные уборы, готовятся к встрече дорогих гостей. А если чужой?.. Очень важный и ответственный пост на Бабушкином мысе!

Летом нести службу у ворот Авачинской губы — одно удовольствие. Тепло, видимость в солнечный день прекрасная. Один всегда обязан быть на часах, второй отдыхает. Свободному от службы, если спать не хочется, можно взять ружье и спуститься с мыса, побродить ради прогулки вдоль берега, но опять-таки, чтоб с видом на океан. В лесу, коль не задался целью убить зверя, всегда наберешь ягод. Их тут всяких в разное время пропасть: голубика, жимолость, брусника, княжника, клюква, шикша. Весной, перед ягодами, в лесу много черемши — «медвежьего чеснока». От скорбута в этих местах, за неимением настоящего чеснока и лука, только черемшой и спасаются. Глубокой осенью шиповник поспевает, его навар вместо чая употребляют. Рябина тоже в ход идет. Она, в отличие, скажем, от сибирской, не горькая. Ну, а о грибах и говорить нечего — косой коси.

Хуже, разумеется, наблюдателям живется в дождливую погоду, в туманы. В такое время и огонь поддерживать трудно и судно не заметишь за милю. Правда, умные капитаны, если местность им не знакома, не рискнут вести суда в сплошном тумане, поставят их на якоря, а иначе ведь недалеко и до беды…

«А побежал-то как шумно!»— У Яблокова не выходил из головы медведь. Теперь, когда в деталях стал припоминать подход к посту косолапого, Максиму начало казаться, что зверь вел себя странно. Медведь животное чуткое. Он издалека унюхает очаг человека и постарает-

ся обойти его стороной. А этот подошел к посту саженей на тридцать, выслушал оклик; не тронулся с места, когда скрежетнуло железо, и только после второго оклика побежал. И Яблокову уже стало мерещиться, что кусты тогда шуршали не в одном месте. «Что же получается — подходили два медведя? — растерянно подумал унтер-офицер. — С рассветом надо посмотреть следы…»

Ближе к утру Максим снова услышал внизу невнятный далекий шум. Он взял ружье и, крадучись, спустился с мыса. Вскоре Яблоков различил шаги и неразборчивые мужские голоса. Дав людям приблизиться саженей на двадцать, молодецки окликнул:

— Стой! Кто идет?

— Свои! — отозвался басистый голос.

— Пропуск! — потребовал Яблоков и, услышав правильный ответ, спокойно произнес — Один — ко мне, остальные — на месте!

В подошедшем Максим узнал полицмейстера. Унтер-офицер знал и помнил Губарева морским офицером. В недавнем прошлом моряк, командир экипажей малотакелажных судов, Михаил Дмитриевич по велению губернатора Камчатки полгода с нескрываемым неудовольствием пребывал в новой должности, нося погоны поручика.

Следом за Губаревым приблизились двое нижних чинов из его же службы. Одеты все по-охотничьему, в штатское, с ружьями. Унтер-офицер доложил поручику, что на посту наблюдения происшествий не произошло.

— Расскажи, Яблоков, где сейчас иностранцы, что слышно в море, — сказал Губарев, устраиваясь на бугорке.

— Все шесть кораблей в двух милях отсюда, — ответил Максим. — Стоят тихо-мирно, ничего от них не слышно.

— К мысу на гребных судах подходить не пытались?

— Никак нет. А что им тут надо?

Офицер настороженно посмотрел на Яблокова: он не понимал беспечного спокойствия унтер-офицера.

— Как что? Они могут подкрасться к посту и схватить вас, — тревожно высказался поручик.

— А мы-то им на кой? — удивился Максим.

— Ты что, шутишь? — недоуменно спросил Губарев. — Нашел время веселиться!

— Никак нет, ваше благородие, не шучу, — серьезно ответил унтер-офицер. — Но чего-то не возьму в голову: зачем американцам нас хватать?

И только тут полицмейстер догадался, что начальник

обсервационного поста пребывает в заблуждении — он принял вражескую эскадру за американскую.

Яблоков слушал офицера с раскрытым ртом.

— Мать честная! — вырвалось у него. — А я-то, дурак, еще из пушки пальнул — приветствовал пароход!

— Что дурак — это точно! — в сердцах сказал полицмейстер. — Мог бы и заметить, что на пароходе название замалевано.

— Никак нет! — возразил Яблоков. — Было название. Я его на земле нарисовал.

— Покажи, — потребовал Губарев.

Когда поднялись на вершину мыса, унтер-офицер показал на крупно вычерченные штыком латинские буквы.

«Virago», — прочитал полицмейстер и сделал вывод:.— Английский пароход. — Он озабоченно прикусил губу — Плохи, Яблоков, наши дела…