Корабль в пустоте

– Что? На каком основании?

– Вы задержаны для установления личности и выяснения обстоятельств возможного правонарушения.

– Какого еще правонарушения?

– Вы подозреваетесь в телефонном терроризме и распространении заведомо ложных сведений.

– Что за бред? – Я остолбенел.

Телефонный терроризм?! Час от часу не легче! Может быть, Колюбакин пожаловался полиции на мой звонок ректору Буглеси в Венецию? Однако это было в другой серии, и, к тому же, еще через несколько часов!

Машинально я выложил бумажник, носовой платок, визитные карточки давно забытых людей, какие-то чеки, квитанции. От «звенящих» вещей – телефона, часов, мелочи, ключей от квартиры и машины – я освободился еще раньше, чтобы пройти рамку металлоискателя перед опорным пунктом. Отрошенко взял лоток с ними и так мне и не вернул. Среди вынутых из карманов бумажек я увидел шереметьевский парковочный талон.

– А на какой срок я задержан?

– Закон позволяет на сорок восемь часов до предъявления обвинения.

– Так у меня же машина здесь на парковке! Всего на полтора часа – видите талон? Потом начислят пеню в пять тысяч или отволокут на штрафстоянку! Можно я с младшим лейтенантом схожу туда, продлю?

Рокотов воспринял мою просьбу без всякого энтузиазма, подозрительно на меня покосившись. Дескать, ага: ты вырубишь Отрошенко и уедешь?

– Не положено.

– Да будьте же человеком! Можно так еще: товарищ Отрошенко возьмет из моего бумажника деньги, пойдет и оплатит.

– Я на дежурстве и не имею права отлучаться по частным просьбам, – отказался, в свою очередь, младший лейтенант.

– Ну, вот так всегда у вас: мне еще не предъявили обвинение, а я уже наказан! Машина-то здесь при чем?

– Все свои претензии вы можете изложить следователю, – заявил майор.

– А вы кто?

– Я оперативный работник.

– Где же этот следователь?

Рокотов пожал плечами:

– Дома спит. Это мы по ночам работаем, а у них нормированный рабочий день. Увидитесь утром, я полагаю.

– Нет, отлично! А чего вы меня утром не задержали?

– Потому что вы могли сейчас сесть на самолет и утром приземлиться в другом городе. Не исключено, что и в другой стране.

– В какой еще другой стране? При мне ни загранпаспорта, ни билета! Аренда парковки – всего на полтора часа!

– А откуда нам это было знать?

Я задумался.

– А положенный мне по закону адвокат когда будет?

– А у вас есть свой адвокат?

– Нет, конечно! Адвокатов имеют жулики, а жуликов вы не арестовываете.

Рокотов пропустил мимо ушей насчет жуликов.

– Тогда вопрос о назначении вам госзащитника тоже будете решать со следователем.

– А сейчас меня куда?

– Никуда. Здесь есть специальное помещение для задержанных, где вы и скоротаете время до утра.

– А вы?

– А моя миссия на этом завершена. Сейчас составлю протокол задержания и уеду.

– Послушайте, майор, но ведь мою машину тоже обыскивать положено.

– Да, когда прокуратура даст ордер на обыск. Мы ведь вас не обыскивали: вы, так сказать, добровольно предъявили имеющиеся у вас вещи.

– Ладно, пусть добровольно. Но, если мою «шкоду» отправят на штрафстоянку, у ваших коллег будут с ее обыском проблемы. Прошу отметить в протоколе, что я предупреждал.

Рокотов почесал в затылке.

– Хорошо! Отрошенко, возьмите из бумажника, сколько задержанный скажет, и оплатите на парковке. А я пока присмотрю за гражданином Лосевым.

– Спасибо!

Жена бы мне сказала: «В этом ты весь, Лосев: успешно решаешь даже не второстепенные вопросы и никак не решаешь главных!» Да, с машиной, ты, кажется, на время уладил, а вот как быть с непостижимым обвинением в «телефонном терроризме»? Что-что, а это меня совершенно никогда не привлекало! Доселе, оказываясь, благодаря «Аквариуму», на месте других Лосевых, я не получал сведений, что они совершали нечто не присущее мне. И вдруг… А «распространение заведомо ложных сведений»? Хотя… смотря, что считать этими «сведениями». Допустим, тот Лосев, чье место я сейчас занимаю, есть вариант меня самого, пережившего в Южноморске исчезновение этрускологов. И вот он, улетев в Москву, начинает говорить невыгодную для правоохранителей правду. Чем не «распространение»? А попытка дозвониться до влиятельных лиц в связи с бездействием органов в Южноморске могла быть трактована как пресловутый «телефонный терроризм».

Когда Рокотов закончил с протоколом и сунул мне его на подпись, вернулся Отрошенко и показал мне квитанцию об оплате парковки на сутки. Потом майор распрощался, а меня отвели в местный «обезьянник» – соседнее помещение, охраняемое зевающим сержантом. Там уже находился интеллигентный мужчина, чем-то смахивающий на меня самого – тоже седоватый, с морщинами на лбу и проницательным взглядом.

Мы поздоровались, и некоторое время сидели молча на устроенных в виде помоста нарах.

– Преступник сегодня какой-то странный пошел, – сказал, наконец, мой сокамерник. – Не знаю, похож ли я на авиационного дебошира, но вы точно не похожи.

– Я и не летел никуда.

– А за что же вас?

Я махнул рукой:

– Обвинение настолько абсурдное, что мне даже противно его пересказывать.

– Да и не надо, – улыбнулся он. – Вижу, что вас, как и меня, задержали напрасно. Меня зовут Федор.

– Борис, очень приятно.