Корабль в пустоте

Я невольно разинул рот, а потом справился с собой и вяло ответил на рукопожатие Стригунова. Ректор! Почитай, вернулся с того света! С такой апоплексической шеей после инсульта не восстанавливаются! Впрочем, кто сказал, что в этом потоке времени у него был инсульт?

– А вам известно, Борис Сергеевич, что, когда ко мне обратились с просьбой порекомендовать кандидатуры на участие в конгрессе, я назвал и вас?

– Да, спасибо, – пробормотал я, кивнув. Пропади он пропадом, ваш конгресс! Меня сейчас больше занимала мысль, как я оказался в их ряду, а прямо спросить было неловко. Ведь я же не пьян, чтобы такое забыть.

– Ваша книга – серьезный вклад в венетологию, хотя вы, как я понял, не историк. Не знаю, что вы скажете о венетах в своем докладе, но, думаю, он вызовет на конгрессе если не сенсацию, то скандал.

Не знает? Но я же выступал, по словам Кирова! И как я могу еще что-то сказать, если конференция завершилось? Да и тема моя – не венеты, а этруски. И почему он говорит «конгресс», а не «конференция»? Существенной разницы, конечно, нет, но… И тут я увидел слово «конгресс» на шапке какого-то документа, торчащего из пластиковой папки на коленях госпожи Глазовой.

– Это у вас программка, Ольга Витальевна? – поинтересовался я. – Не позволите взглянуть?

– Пожалуйста.

«Международный конгресс венетологов

(Венеция, Италия)»,

– прочитал я в заглавии, не веря своим глазам. Вот оно как, значит… Венеция… Значит, молитва перенесла меня из гибнущего самолета в другой, и летит он уже не в Москву… Разветвленный лабиринт «Аквариума» втягивает меня всё глубже… «Я не могу быть в ответе за происходящее, потому что я не более чем корабль в пустоте»… Венеция? Ну что ж, слетаем на халяву в Венецию. «Ты уже слетал на халяву в Южноморск», – сказал мне давешний голос с издевательскими интонациями Колюбакина. Я словно отрезвел. А что я буду делать в венецианском аэропорту без загранпаспорта? Зависну навечно в зоне прилетов? А может… Дрожащими руками я полез во внутренний карман и тут только заметил, что пиджак на мне другой, светлый – не тот, что в Южноморске. Нащупал пальцами плотную корочку паспорта, вытащил. Точно, заграничный. Посадочный талон из него торчит. А шенгенская виза? Полистал, и виза есть: “VISTO stati Schengen”. Похоже, на этом витке аквариумной ленты нет противоречащего закону сохранения материи разделения меня и моих вещей во времени. А стало быть, можно надеяться, что в Венеции мы сядем. Однако здесь я тоже не помню, что предшествовало моей посадке в этот самолет. Я – по-прежнему Лосев-1, находящийся на месте Лосева-3.

– Всё в порядке? – спросил наблюдающий за моими манипуляциями с паспортом Стригунов.

– Да-да, – пробормотал я. – Вечно засуну куда-нибудь этот паспорт, потом ищу…

– Заинтересовала меня тема вашего доклада, – указал на программку ректор: – «К вопросу об альтернативной расшифровке Птуйской надписи».

Вот как – Птуйская надпись? Одна из тех коротких древних надписей, которые я ничтоже сумняшеся перевел – вслед за Эфестийской и Графенштайнской? Ну, тут я в теме, даже если не найду в своем багаже доклада, который должен прочитать на этом конгрессе. Хобби у меня такое – расшифровывать короткие надписи. На длинные знаний не хватает.

– Не утолите ли естественное любопытство – хотя бы кратко: что же это за надпись такая?

У меня, в моем нынешнем взбаламученном состоянии, не было никакого желания утолять его любопытство. Но тут я подумал, что потренироваться перед грядущим выступлением мне, вообще-то, не мешало бы: ведь я не знал, имею ли на самом деле текст доклада. А бэкать и мэкать на этом конгрессе мне не хотелось бы – даже в параллельной реальности.

– Что ж… Предыстория такова: эту надпись, нацарапанную на камне, нашли в 1894 году в словенском городе Птуй, который в древности назывался Петовио. Датируется примерно вторым веком до нашей эры. Выполнена она северноэтрусским алфавитом и читается справа налево. Я могу даже воспроизвести ее по памяти – в ней всего пятнадцать знаков. Не дадите ли мне бумагу и ручку?

Лилу протянула мне фломастер, а потом, покопавшись у себя в папке, вытащила и чистый листок. Я вывел крупными буквами:

– Немного коряво, конечно, но надпись сама по себе корявая. В начертании латиницей получается какая-то абракадабра.

Я написал:

“ARTEBUDZBROGDUI”.

– Попробовали расшифровать с помощью этрусского языка, – точнее, того, что знали о нем, – не получилось. Перешли на латынь и древнегерманские диалекты – тоже не складывалось ничего внятного. В таких случаях немцы (а Птуй был тогда на территории Австро-Венгрии) используют одну и ту же палочку-выручалочку – кельтский язык, благо, его никто не знает. Здесь у них якобы что-то начало вытанцовываться. ARTEBUDZBROGDUI они интерпретировали как два личных имени: Artebudz «сын» Brogduos. Причем Artebudz, прошу прощения у Ольги Витальевны, переводили как «пенис медведя».

– Кошмар! – деланно возмутилась Лилу, усмехнувшись сиреневыми губами.