Корабль дураков; Избранное

Им мастер не дает житья.

И так как лютая беда

Случалась с мастером всегда,

Они взроптали наконец.

Был среди них один юнец,

Он прежде на войну ходил,

И с ними так заговорил:

«Братцы, да что ж это такое?

Нам мастер не дает покоя.

Нельзя ни утром нам, ни днем

Сидеть без крика за столом.

Ну, право, не успеешь сесть

И хоть маленечко поесть,

Уж он — с зубами воевать, —

И вот мы в дураках опять.

Нам и кусок не лезет в рот,

Пускай сам черт его возьмет,

Вся дурость эта от зубов!

В другое время он здоров,

Небось смеется, напевает,

Знай подмастерьев задевает.

И потому-то мне сдается —

Над нами просто он смеется.

Обман раскрыть — не жаль трудов,

Добраться б до его зубов!

Завтра чуть он опять застонет

И всех нас в кузницу загонит,

Я просто-напросто возьму

Да проберусь потом к нему.

За дверь на четверть часа — шмыг,

И все-то разузнаю вмиг,

Как быть с хозяином, как сладить,

Как от вытья его отвадить

И как от криков отучить».

Тут стали все его просить

И подстрекать на это дело:

«Послушай, малый, действуй смело,

Да ты не трусь, он не проглотит

И зря тебя не поколотит.

Всю правду знать охота нам!»

Тот отвечает: «По рукам».

С утра, как сели все за стол,

Хозяин снова песнь завел,

Что боль терпеть ему невмочь.

Все встали, и уходят прочь,

И сели в кузнице рядком.

Кузнец остался за столом.

И вот уж время начинать

Железо в кузнице ковать,

Как подмастерье им мигнул,

Наверх к хозяину шмыгнул.

А тот расселся… Что такое —

И ест куриное жаркое.

У самого — веселый вид.

Тут подмастерье говорит:

«Ну, мастер, как же это вдруг

Вы излечили ваш недуг?

Неужто вы уже забыли,

Как над куренком этим выли,

Когда мы за столом сидели

И ровно ничего не ели?»

Тот отвечает: «Милый мой,

Как быть с оказией такой?

Зубами-то не я болею,

На вас, голубчик, зуб имею,

Мне ваши зубы не унять!»

А тот ему: «Как вас понять?»

«Да вот как, — отвечал старик, —

Я поднимаю вой и крик,

Когда вы мясо, хлеб, капусту

Жуете… чтоб вам было пусто!

Кусище мяса оторвут

Да репы полон рот набьют, —

Так, чавкая, чужую снедь

Глотают… Лучше не глядеть!

И слушать даже не хочу,

Глаза прикрою и кричу.

Вот оттого-то я болею,

Что больно вам еды жалею».

Послушав, малый побежал,

Друзьям всю правду рассказал.

Те к старику. Нам, мол, пора,

Прощай, уходим со двора!

И за ворота все гуртом.

Хозяин остался ни при чем.

С тех пор и младший подмастерье

Уж не имел к нему доверья, —

И разорился наш кузнец.

Тут шванку нашему конец.

Тому, кто больно скуп на снедь,

Нельзя работников иметь.

Хозяином кто хочет стать,

Тот должен слугам есть давать,

Не то они хиреть начнут

И от хозяина сбегут,

Да славу разнесут худую, —

Одна напасть родит другую.

Уж раз ты подмастерьев взял,

Себе служанок принанял, —

Давай им вдоволь пить и есть,

Тогда спасешь и дом и честь,

Спасешься и от худших бед, —

Ганс Сакс такой вам дал совет.

СКУПОЙ КРЕСТЬЯНИН И ЕГО ЛЕНИВЫЙ ПРОЖОРЛИВЫЙ БАТРАК ГЕЙНЦ

230

Жил-был когда-то, ходят слухи,

Крестьянин-скряга в Гроссенбухе,

Так он от батрака хотел,

Чтоб тот работал, но не ел,

И кто ему трудился честно,

Тех награждал он лишь словесно.

Вот раз попал батрак к нему.

На вид он, судя по всему, —

Лентяй, тихоня и простец,

А в самом деле-то — хитрец,

И старику тот плут отпетый

Подчас платил его ж монетой.

Собрались как-то спозаранку

Они огородить полянку.

Батрак неспешно ел и пил;

Хозяин тут заторопил,

Чтоб шел скорей работать тот,

А Гейнц и ухом не ведет.

Сказал мужик: «Гейнц, поспеши!

Повеселимся от души.

Надумал я игру такую:

Вперед, как заяц, побегу я,

И ты беги за мной стремглав

И по-собачьи лай: «Гав, гав!»

Что батраку тут возражать.

Мужик ударился бежать,

Но с лаем Гейнц его настиг

И наземь бросил в тот же миг.

Тот крикнул: «Что же ты, однако?»

А Гейнц в ответ: «Ведь я собака

И зайца серого поймал».

Старик на это промолчал,

Хоть рассердился в эту пору.

Вот подошли они к забору,

Кряхтя, вздыхая, и в сторонку

Свою сложили одежонку.

За дело принялся мужик,

А Гейнц назад к одежке шмыг,

Зевнул, поскребся, повернулся,

Уткнувшись в землю, растянулся

И по-собачьи заворчал.

Хозяин сильно осерчал:

«Ты что там делаешь, лентяй?»

Но Гейнц ответствовал сквозь лай:

«Весь день мне должно не иначе

Служить тебе, как по-собачьи».

Однако встал он, и потом

Они работали вдвоем.

Пред молотьбою как-то раз

Снедали оба в ранний час

Из молока снятого тюрю.

Крестьянин молвил, глаз сощуря,

Что лучшая еда для кошки

Снятого молока полплошки:

Кто ест его — не зажиреет,

А зренье острое имеет.

Когда Гейнц выскреб в плошке дно

Да и поплелся на гумно,

Смекнул хозяин, что не лишне

Ему вдобавок съесть яишню.

А Гейнц так думал: «Старый жмот!

Ну, он меня не проведет

Своей стряпней». Он влез повыше,

Чтоб подобраться к самой крыше,

И там притих, на балке лежа.

Мужик яишню съел и тоже

Хлеб молотить к гумну пришел,

Да Гейнца вдруг и не нашел,

Хоть оглядел кругом везде.

Тогда он крикнул: «Гейнц, ты где?»

Какая, думал, здесь оплошка.

А Гейнц кричит: «Мяу, мяу!», как кошка.

Мужик вверх глянул и озлился:

«Ты что ж, лентяй, ума решился,

Слезай и молоти, дурак!»

Но отвечал ему батрак:

«Тот, кто кошачью пищу жрет,

Кошачью службу и несет.

Я с молока не зажирею».

Крестьянин крикнул: «Слазь скорее!

Покончить дело хорошо бы!»

И вновь они трудились оба.

Вдругорядь, рассвело едва,

Старик шлет Гейнца по дрова.