Контрреволюция

Шингарев был типичный русский интеллигент, умный, образованный, с лучшими намерениями. Врач по профессии – он стяжал всеобщее уважение среди населения района, в котором он работал в качестве земского врача.

Однако достижение общего благоденствия, которого он искренне желал, он полагал возможным достичь без немедленной перестройки всего общественного уклада, без революции, а постепенно, путем установления парламентского режима, который, по его мнению, был способен шаг за шагом разрешить все наболевшие вопросы в русской жизни: аграрный, рабочий, национальный и прочие.

Меня несколько удивило, когда я узнал, что в своих воспоминаниях он написал, что «приветствовал революцию». Мне хорошо памятна наша беседа с ним за три недели до начала Февральской революции. В январе 1917 года на одном из заседаний Особого совещания по обороне было решено обратиться с письмом к царю с тем, чтобы обрисовать ему исключительно тяжелое положение в стране как в политическом, так и в экономическом отношениях и побудить к уступкам прогрессивному блоку. Составление письма было поручено комиссии в составе членов Государственного совета В. И. Гурко[61], барона Меллер-Закомельского[62] и членов Государственной думы Шингарева и меня. 4 февраля мы собрались в помещении Земгора[63] для обсуждения проекта письма.

Шингарев стал рассказывать о развивающемся движении на заводах Петрограда и с тревогой предсказывал неизбежность революции.

На мой невольный вопрос: «Что же нас может спасти?» Шингарев развел руками и проникновенно произнес: «Только чудо…»

Поскольку он ждал «чуда», чтобы избавить нас от революции, вряд ли можно допустить, что он действительно приветствовал революцию.

Шингарев был одним из лучших ораторов Государственной думы и специализировался на бюджетных вопросах. Во время войны он был избран председателем Комиссии по военным и морским делам. Заседания он вел в качестве председателя прекрасно, но знания дела у него, конечно, не было. Надо сказать, что в Государственной думе при выборах председателей комиссий часто руководствовались политическими соображениями, а не оценивали знание дела кандидатом.

После революции Шингарев был избран членом Учредительного собрания. Вскоре после роспуска Собрания он заболел и был помещен в больницу. Там он был убит несколькими матросами, которые усмотрели в нем не скромного земского врача, а представителя ненавистной буржуазии, пробравшегося в Учредительное собрание.

Насколько серьезен отказ Милюкова, я не знал, но относительно Гучкова полагал, что он недолго будет упорствовать в своем нежелании принимать портфель. Между тем мне необходимо переговорить с ним относительно передачи ему председательствования в Военной комиссии Временного комитета Государственной думы.

Эта организация при создании Военного министерства не только была больше не нужна, но могла оказаться вредной. Возникшая в процессе революционных событий, она в эти дни приобрела известный авторитет, в нее входили некоторые члены Совета рабочих депутатов, и наличие ее в дальнейшем могло повести к трениям между Военным министерством и ею, даже к нежелательному двоевластию. Попросту упразднить эту революционную организацию было в тот момент нежелательно, так как, конечно, повлекло бы за собой протесты и конфликты. В силу этого я полагал, что военный министр должен занять кресло председателя Военной комиссии и в дальнейшем понемногу свести ее значение и деятельность на нет.

Мне сказали, что Гучков находится в Главном штабе[64], и я направился туда. Гучкова я в штабе не нашел, но штабные офицеры попросили меня переговорить по прямому проводу с генералом Алексеевым[65], который из Ставки вызывал военного министра, а Гучкова нигде не могут найти. Алексееву нужно было договориться с новым военным министром относительно их дальнейшей совместной работы, и он возмущался тем, что наши политические дрязги не позволяют установить должный порядок в сношениях в столь тревожное и ответственное время. Конечно, я заменить министра не мог и обещал только немедленно отыскать его, с тем чтобы он установил связь со Ставкой.

Гучкова я встретил часа через два. Свой отказ вступать во Временное правительство он уже взял обратно, но производил впечатление человека, совершенно подавленного обстоятельствами, без веры в успех предстоящего ему дела.

Гучков вполне согласился с моими взглядами относительно Военной комиссии Временного комитета Государственной думы, но просил меня остаться его заместителем. Я отказался. Большинство Военной комиссии тяготело к Советам, и по настроениям, господствовавшим в ней, я мог предвидеть, что возникнут попытки проведения в жизнь реформ в духе Приказа № 1.

Противодействовать этому я не чувствовал себя в силах, а принимать участие в том, что в моих глазах являлось разрушением старой армии, я не хотел.