Конопляный рай

…– Короче, я все слушаю, а в это время у меня своих историй полно, вот как с этим наркоманом. И думаю… Моя-то история мне дороже, хотя, рассказ твой трогает за душу. Но представь, сколько таких молодых пацанов по лесам, да и по городам шляется. Кого-то вообще нигде не ждут. К этому же привыкаешь. Детдомовские, всякие. Они и сейчас по пятакам промышляют, коноплю собирают. Для школы деньги зарабатывают. А кому они при нашей жизни нужны? Своего бы сохранить, а тут чужие. А они же как волчата, могут и загрызть, если что. Выживание… Из людей зверя делает. Хотя, люди разные бывают. А этих и искать-то толком не станут, случись что. Брошенные. Живи, как хочешь. А лучше всего сгинь с глаз. Чтобы стыдно не было. Меньше возни. Чтобы стыдиться не за что было. За своего душа ещё болит, слава богу, а за чужих… Нет. Ты понимаешь, какая штука выходит. Наш человек ничего не стоит. Ни гроша. Друг друга не видим по жизни. И знать не хотим чужого горя. Да и радости тоже. В деревнях ещё как-то теплится, там все родня, худо бедно, помогают, по праздникам собираются, песни играют, а в городе тоска ведь. Все ж боятся друг друга, завидуют, по норам сидят. Раньше что случись с ребёнком, так весь мир вставал. Вспомни войну, или после. А теперь… Лишь бы не моё. Потому и отворачиваешься, закрываешь сердце, чтобы не болело. Это если по-честному. А дружки твои мне бы не понравились. Не люблю я, когда так себя ведут. Я вообще, хамства не перевариваю. Когда пацаном был, мне за папиросу от соседа досталось. Так по шее треснул, что бычок изо рта вылетел. А вечером он за пузырём пришёл к отцу. За урок. И от отца потом ещё досталось. А сейчас я бы мимо прошёл, будь уверен. Но они наши дети, мы сами и есть. Вот ты учитель, с детворой на ты, наверное. Может, у тебя подход есть к таким. А кого другого возьми, скажет не моё дело. А то пусть армия исправляет, в строй. Или за проволоку, на зону. Так легче управлять. Как баранами. А дружки твои, скорее, волки. Волчата. Сунь палец – и покусают, как того водилу.

Он долго смотрел на дорогу и о чём-то думал, иногда искоса поглядывая на меня. Я тоже молчал и тупо смотрел на пролетающие за окном картинки.

–Тяжело, небось, было молчать всю жизнь. Если это правда. Люди же были, живые. Ведь в такой ватаге и мой пацан может запросто оказаться. Понимаешь? Мы делиться этим должны. Возьми казаков. Всё на кругу решали, сообща. Выживали там, где другие дохли как мухи. А всё почему? За други своя стояли. Вон какую линию по амуру отгрохали, а ведь с нуля станицы подымали. А хунхузы… А комуняки… Ничего, держимся. Сам погибай, а товарища выручай. Вот, к примеру, я застрял зимой, а ты где-нибудь в тепле сидишь. Я себе руки отморозил, пока вылез, или у меня с двигателем что-нибудь. А на трассе ведь каждая поездка – это риск. Ты, например, слыхал, у нас два КамАЗа подожгли на трассе. Ну, это отдельная история. Не знаешь, наверное, что на дороге происходит. Да… А ведь вся наша жизнь и состоит из историй вот таких. Так-то вот. У тебя эмоции, и ты ими живешь. Выговорился, слава богу, за столько лет. А попробуй понять мои переживания, которыми я живу. У тебя дети в тепле и заботе, а я на лекарства работаю, чтобы дочке глаза вылечить. И тебе до этого нет никакого дела. В общем, кому дело до твоего прошлого? Оно ведь давно прошло. Стоит ли вытягивать? Надо жить сегодняшним. А тебя всё равно оно держит, и будет держать, пока этот чужой грех в себе носишь. А теперь и мне таскать.

Володька долго путался в своих мыслях, уходил на жизненные примеры, и я не мог понять его хода рассуждений. Но где-то в подсознании открывалась немудрёная истина, которую он хотел поведать мне своим простым языком. И он вовсе не учил меня жизни, и хотя с высоты его житейского опыта все мои истории были всего лишь историями, и нисколько не выкрашивали меня как героя, он понимал главное. Тема касалась всех нас, нашего страха, эгоизма, и одиночества. Но проникая в глубину сознания, такой разговор по душам делал человека больше, открывал его сердце всему миру.

За разговором пролетали километры, и огромное зарево становилось все ярче и больше.

Володя надолго замолчал. Мне тоже сказать было нечего, и я только смотрел вперед, ибо позади тоже оставалась дорога, а по сторонам чернела неизвестность и пустота.

Он сбросил газ и покатил медленнее:

– А ведь я узнал тебя, Дима. Жаль, что ты не помнишь, – он смотрел на меня и как-то по-детски улыбался. – Ну? Так и не вспомнил?