Конопляный рай

По ходу рассказа Володька закурил, дым словно расширил его сознание, и он надолго ушёл в себя. Мне, наверное, тоже нужна была пауза, чтобы увидеть всё своим собственным воображением, и лес, и собаку, и самого Сергея, крепкого, с загорелым лицом, широкоскулого мужика, говорливого и очень доброго. На Чащавитой я не был, но слышал не раз об этом необычном месте, где над пасекой возвышалась сопка, которую украшала почти отвесная скала. По рассказам на этой сопке обитал медведь, и со скалы той наблюдал за тем, что происходило внизу, на пасеке. Историю с этим медведем мне рассказывали разные люди, в том числе и те самые Сухорята, когда приезжали на пасеку к моему другу, и в неё я верил. Так вот, зверь этот был необычайно хитрым и сообразительным, и когда на Чащавитой кто-то был, медведь сидел тихо, и не высовывался. Но стоило пчеловоду выехать, хотя бы на день, мишка спускался с горы и воровал один улей. Убыток не очень большой, но за лето выходило немало, если за каждым ульём видеть полста килограмм мёда, не считая улитары. Так и жил медведь, промышляя совхозным медком, и никто его не мог подкараулить. А выход придумал некто Толя Козырев, по прозвищу Тыква, мужик как видно, необычайного ума, и конечно же, любивший выпить. Он до последнего держал в секрете свой способ, напрашиваясь на халявную выпивку. Машины туда не проходили, потому как место труднодоступное было, и Толя придумал привезти себя в сене на телеге, чтобы сверху его медведь не увидел. Так в этом сене дотемна проспал, потом незаметно в дом пробрался, и до утра веселился и не просыхал. Утром хозяин уехал, вроде как, а Тыква на чердаке, отсыпался, ну и заодно караулил вора. Тот уже через десять минут тут как тут, на точке, улей выбирает, где мёда больше. Тыква хоть и пьяный с ночи был, но не промазал. Большой медведь был, по рассказам. С Толей мне ещё предстояло познакомиться, поскольку он был из Столбовских, как и Сухорята.

– Слышал я паря про того медведя. Толя Козырев его приговорил, было дело, – кивая подтвердил Володька, и продолжил. Впрочем, это уже был конец его рассказа: – Пацан тот не сдюжил, от потери крови помер потом, да и что могут в нашей райбольнице? Там одни коновалы работают. Зарплату, правда, получают хорошую. Мне что непонятно до сих пор, как кобель почуял. Там ведь немало расстояния до кормушки, с километр, может и по более. Миша мне вот что рассказал… Пока он того пацана вёз, тот ему сознался, что кобеля Серёгинова, стрельнул из обреза, искалечил значит. В лесу, или в деревне, не знаю. А собака вишь, как ответила. У иного человека душа собачья, а у собаки наоборот, человечья. Вот это и странно мне. Так что паря, у нас тоже свои истории имеются. Записывай, потом книжку напишешь. Смеёшься… А где ты о таком услышишь. Это жизнь, не выдуманная, всё как есть. Да… Ну, вон уж и окраины пошли, город… Смотри марево какое висит, что пожар. Да… Город…

… – Значит, подожгли мотоциклы?

– Кася поджег.

– Ваш Кася прямо бандит какой.

– Жизнь такая.

– Да, жизнь интересная. – Вовка долго смотрел на меня, забыв про дорогу, и я уже начал волноваться. Но «малыш», видать, сам знал, куда ехать. – Как они вас не догнали?

– Там ещё кое-что было, не знаю, стоит ли рассказывать. Нам вообще-то повезло.

–Продолжай.

– Когда на дорогу вышли, машина попалась, попутка. Парень в радиатор воду наливал. Он нас в кузове до самого города довез, а меня в кабину посадил.

– Ещё что-то, говоришь. Интересно. А какая машина была? Не помнишь?

– Не знаю я. Маленькая. С одним пассажирским сиденьем. «Газончик», синий такой.

– Ага. Такой, голубенький, значит.

– Да. Голубой. Светло-голубой. Я помню хорошо, что он вез. Бачки из-под меда, пустые.

– А откуда ты знаешь, что из-под меда? Может, они из-под молока были.

– Из Комсомольска-то? Не. Тогда-то мне все равно было. Они сильно грохотали в кузове. Это я уже сейчас понял. Да и кажется…

– Залазили, что ли? Нехорошо по чужим бачкам шнырять.

– Наверное, жрать хотели.

– Да. Голод не тетка. Я вот все думаю. Ты мне такую дикую историю рассказал. Не знаю даже, верить тебе или нет. Хотя какой смысл сочинять её. В этой жизни всё может быть. Приукрасить, конечно, можно. Я это к тому, что для тебя она живая история, и, наверное, ты переживаешь. Это твоя память. Как бы это выразиться… Важна для тебя. Сколько времени прошло, а ты не забыл ничего. Всё ведь помнишь. Даже имя этого пацаненка… – Володька замолчал.