… – Конь у них добрый был. А, нет, это уже после того, как украли. Орлик, хороший конь. А кто украл… Наркоманы, больше некому. Так что паря, держи ухо в остро, конокрады у нас не спят. Тоже ведь, конопляный рай. В тайге-то с конём милое дело. Куда хошь иди, чё хошь вези. В лесу всякого народу встретить можно. Попал Серёга раз в историю, сейчас расскажу. Твой дружок тоже причастен был. Он тебе не рассказывал?
Я махнул головой, едва справляясь с зевотой.
… – Вот как раз сон разгонишь, слушай. В лес он поехал, по осени было дело. На коне, как полагается. На совхозном, Орлика уж не было. На рёв. Слыхал, как изюбри ревут по ночам? Услышишь ещё. Там, за вашей пасекой, ещё километров двадцать в тайгу, пасека есть, да там не одна пасека стоит. А та самая последняя, Чащавитая. Дикое место, глухое. Он сначала на Кедровой хотел затабориться, тоже место неплохое. А там как раз Мишаня отдыхал. Они тогда чушку убили, хорошую. Вот Серёга и подался на Чащавитку, чего людям отдых портить. Суть да дело, кобель у него был, хромой, считай что трёхногий, Серёга его трёхколёсным мотоциклом называл. Когда на Чащавиту пришёл, тот учуял кого-то, и убежал. Лает в диколе не умолкая, зовёт. Серёга уже похлёбочку сварганил, тока сесть хотел, пригубить, как полагается в таком случае. А этот трёхколёсник надрывается в сопке. Пришлось бросить похлёбку и идти. Да тоже чуял что-то. Ты не думай, народ у нас имеет такое качество. Казаки же, охотники все.
На Володьку тоже накатила зевота. Я открыл термос, и вылил остатки на дно пластиковой кружки. Хватило по два глотка, но чай подействовал, и стало повеселее.
– Ну и вот… Идёт, а ветерок на него, и коноплёй тянет сверху. Понятное дело – пятак наркоманский там. А по старой памяти кормушка там была кабанья. Ходили туда мало, тем более по осени, у кабана же еды хватает, жёлудь, орешка. Поднялся в сопку, кобель крутится, но уже тявкает. А там, посреди кормушки пацан, лет семнадцать. Да какой пацан, парень уже выходит. У нас в это время мужиками становятся, сами на охоту ходят. Вот и сходил, на охоту. Забыл сказать, когда Серёга подъезжал к пасеке, хлопок слышал, выстрел. Не он бы, не пошёл бы, а тут всё как бы соединилось в уме. Ну, короче, пацан тот под самострел попал. Кому надо было ставить, в толк не возьму. Или может специально. Но это уже слишком. По дикому. Он уже конопли нарвал в мешки, чужой, разумеется, и как так вышло, что на кормушку вышел, и не увидел проволоки натянутой. Видать тропа была, может кабанья. Короче, бедро ему прострелило. Считай что без ноги. Оно бы ничего, если недалеко, а тут до деревни тридцать вёрст, а в Столбовой только Дуся фельдшер. Тоже, кстати, Паздникова. А до райбольницы ещё столько же. Он его доволок на себе до пасеки, коню волокушу смастерил по быстрому. Бросил всё там, что привёз с собой. Дробовик, правда, спрятал. Пока то, пока сё, у того кровь рекой льётся, сам уже белый как снег. Понятно, что перевязал рану, вся самогонка в дело пошла, ногу перетянул, как смог. Он его на Кедровую на этой волокуше, конь, слава богу, не подвёл, а там уж нет никого. Съехали. Хорошо Мишаня недалеко уехал, кобель его догнал. Я всё думаю, как собака сообразила, ещё и хромая. Мишку ещё уговорить надо было, тоже не простой человек. Он эту породу, наркоманов, на дух не переносит, а тут же в район надо везти. А у него мясо в кузове, по головке не погладят, и прав водительских нет, так ездит. В лесу-то они вроде как ни к чему.