Конфигурация

Спокойная радость – для нигдеанцев состояние естественное, но не неизменное. Лонолона я видел и печальным, только эта печаль не производила угнетающего, разрушительного действия. Тяга к разрушению себя и чего бы то ни было нигдеанцам вообще несвойственна.

Сам мир Нигде так же удивителен, как его обитатели. Но не в пример другим планетам… В прежнее время я, сын состоятельных родителей, позволял себе посещать знаменитые курорты – Дарфен, Ликиованту и ещё какие-то, названий которых уже не помню. Все они были похожи один на другой: буйство красок и оттенков, жаркий климат, пышная растительность, диковинные звери – конечно же, отделённые от туристов решётками, тёплые водоёмы и комфортабельные жилища. Курортные планеты привлекали самую разную публику, как сахарный сироп – муравьёв. Мне там, вроде бы, нравилось, но что-то неуловимое всегда портило впечатление… Теперь я понял, что. Чрезмерность, приторное изобилие, тяжёлая, я бы сказал, какая-то жирная красота.

В мире Нигде, в котором глазу было не за что зацепиться, я научился видеть красоту, лишённую пёстрого покрывала. Из животных здесь обитали только несколько разновидностей небольших бурых зверьков. Но и те показывались нечасто, потому что были осторожны. Самые распространённые нигдеанские растения – низкорослые кусты с зеленовато-серыми листьями, способные жить на камнях. Лесов на планете вообще не было. Горы – не холмы, а настоящие высокие горы – находились только в одном месте, около Южного полюса. Водоёмы Нигде – стремительные холодные реки и большие глубокие озёра.

Мне запомнился переход через северное плато Одиоф. Постоянные нигдеанские дожди превращались там в мелкую снежную крупу. Идти приходилось сквозь метель. А когда снег прекращал падать, взгляду открывался головокружительный простор. Высоко над головой ветер без устали гнал серебристо-серые тучи. Полноводных рек на плато не было, но тамошние ручьи бежали так быстро, что не замерзали никогда.

Плато я пересёк в одиночестве. Это был как раз такое время, когда мы с Лонолоном ненадолго расстались.

Самые прекрасные моменты, прожитые мной на Нигде – те, когда удавалось увидеть здешнее солнце, Киорин. Полностью облака не рассеивались никогда, но порой расступались, и можно было разглядеть кусочек чистого неяркого фиолетового неба, и зелёный Киорин. Казалось бы, ничего особенного в таких мгновениях нет. Но здесь они так редки, что начинаешь ценить их по-настоящему, понимаешь всю их неповторимость.

Именно лучи Киорина иногда делали нигдеанские сумерки зеленоватыми, таинственными и чудесными. В один из таких вечеров я увидел первое архитектурное сооружение на Нигде. Стену Хаара Ин Висэди, точнее, сохранившуюся часть этой стены. Она была сложена из гладких тёмно-серых камней небольшого размера – самые крупные с два моих кулака. На камнях были начертаны знаки изящной формы. Нигдеанское письмо. Смысла его я понять не мог, но озарённые предзакатным светом письмена произвели на меня такое сильное впечатление, что несколько мгновений я молча восхищённо глядел на них. Конечно, я просто не мог не обратиться с вопросом к Лонолону.

– Это древняя постройка, Свеф. Когда-то она полукругом охватывала Джио-Харависэд – священное место. То, что на ней написано – может, не так уж и важно. Но если захочешь, сможешь прочесть.

Нигдеанский язык был слишком непохож на мой собственный, и на все остальные мне известные. Поэтому я сказал:

– Что ты, у меня никогда не получится!

Лонолон в ответ только покачал головой.

Я освоил нигдеанский. Далеко не в совершенстве, но освоил. Научился и ещё одной вещи, прежде казавшейся ещё более невероятной – ментальному общению. Лонолон говорил так со мной с самого начала, но это отличалось от диалогов с себе подобными. Слова, хотя и беззвучные, отражались в моём сознании. А между собой нигдеанцы общались, не используя слов, прямым контактом разума. Язык, ни разговорный, ни письменный, им, по большому счёту, был не нужен, и существовал как память о прошлом.

Поначалу я и представить не мог, что буду способен ответить Лонолону не голосом и даже не «мысленными словами», а как настоящий нигдеанец. Но это оказалось возможно – понадобились только моё желание учиться, и время.

Правда, естественная лёгкость, с которой прямое ментальное общение даётся негдианцам, для меня так и осталась недостижимой. Чаще мы с Лонолоном всё-таки вели мысленные «разговоры».

Путешествуя, мы никогда не обсуждали маршруты заранее. До тех пор, пока Лонолон не предложил отправиться в горы Южного полюса. Собственного имени у них нет, их так и называют – Горы.

Пойти туда я согласился с радостью, побывать в нигдеанских Горах мне было интересно. Дорога заняла больше года, который на Нигде примерно равнялся свефийскому.

Иногда я расспрашивал Лонолона о том, что мне предстоит увидеть. Он говорил: в Горах проще, чем где-либо ещё на планете, соприкоснуться с присутствием вселенной. А ещё рассказал, что там живут Смотрящие. Они – единственные из нигдеанцев, кто странствует не по всей планете, а только по Горам.