Конфигурация

– Стремиться можно много к чему. Но Нигде завершит своё существование здесь, ничего не достигнув.

Мне было известно, что смерть нигдеанцам не грозит. Единственная раса, способная к вечной жизни, сама от неё отказывается!

Но больше, чем эта мысль, в тот момент меня волновала моя собственная боль. Потому что мне было ужасно больно.

– Как ты мог со мной так поступить? Почему сразу не сказал правду? Зачем заставил полюбить твой мир? Ты знал, что однажды я уже пережил потерю, и теперь я снова должен испытывать то же самое!

– Решение было принято задолго до твоего появления на Нигде, Свеф. Мы сделали наш мир видимым для тебя, и ты захотел прийти, и пришёл. Поэтому ты станешь наследником нашего мира. Будущее с тобой.

– В чёрную дыру будущее! Я уйду так же, как вы, вместе с вами и с этим миром! – мой голос начал предательски дрожать и прерываться.

– Не говори так. Ты ещё поймёшь многое…

– Обратной дороги нет. Мой СКАБ давно превратился в кучу мусора.

– СКАБ не будет нужен тебе.

Я чувствовал его правоту и своё бессилие.

– Ты предал меня. Предал.

Оскорблением я пытался вызвать в себе злость. Но былатолько боль, огромная боль.

– Свеф… – Лонолон взял меня за руку. Его ладонь накрыла мою – точно окутала лёгким туманом. Вообще-то у нигдеанцев подобные жесты не приняты, но он знал, что мой сородич сейчас поступил бы так.

Я отвёл взгляд и стал смотреть в сторону.

– Свеф, ты был счастлив здесь, со мной. Будь счастлив без меня, в другом месте. Источник счастья не вокруг, а в тебе самом.

Я молчал. Лонолон вздохнул – точнее, это было похоже на то, как если бы вздохнул человек.

– Прошу, посмотри на меня. Не отворачивайся.

Изо всех сил стиснув зубы, чтобы не произнести ни звука, я взглянул ему в лицо. В свет его глаз.

– Я люблю тебя, Свеф. Но я вижу, что ты другой, совсем не такой, как мы. Тебе никогда не обрести цельной натуры. Ты – вечная борьба противоречий. Ты разделён. Вот что не даёт тебе обрести покой и причиняет тебе боль.

– Нет, – я вырвал у Лонолона свою руку. – Это ты сделал мне больно.

– Прости, – тихо произнёс он, – не я. Ты сам.

Он снова был прав, но какое это имело значение? Не знаю, сколько мы стояли, глядя друг на друга. Потом Лонолон сказал:

– Всё меняется, но ничто не исчезает бесследно. Я всегда буду с тобой.

Я хотел попрощаться с ним иначе, чем (я заранее знал) сделаю это. Тоже сказать что-нибудь доброе. Но одно из моих противоречий – совершенно ненужная сейчас, глупая уязвлённая гордость – не позволило мне поступить так, как подсказывало моё хорошее, любящее противоречие.

Ростом я был выше Лонолона, и вздёрнул подбородок, чтобы скрыть выражение своих глаз. А через мгновение развернулся и со всех ног бросился бежать. Прочь, прочь. Со слезами, застрявшими в горле, с болью в груди, разрывающей сердце на куски.

В одиночестве пробродив вокруг Лэйтерлона вечер и ночь, наутро я вернулся в город. Но не за тем, чтобы в последний раз увидеть его красоту. Его свет нужен был мне совсем для других целей.

Почему Лонолон уверен, что я никогда не стану похожим на нигдеанцев? Он не может знать наверняка. И если мне всё-таки удастся – не нужно будет ничьё согласие, разрешение или помощь. Я, так же как жители Нигде, покину материальный мир.

О многозначной природе лэйтерлонского сияния я догадался ещё во время первого визита в Город Света. Но возможности проверить предположение, задать вопрос Лонолон мне не дал.

Что ж, придётся полагаться на собственную интуицию.

Всегда ли город был тем, что он есть теперь? Или нигдеанцы превратили свою столицу помимо всего прочего в гигантское хранилище знаний уже после того, как оставили и её саму, и эти знания? Это мне неизвестно. Не сомневался я в одном: если мне и в самом деле под силу усвоить хотя бы часть накопленного нигдеанцами опыта, сделать это я смогу только здесь, среди зданий и световых лучей Лэйтерлона.

Я пересёк город из конца в конец, потом вернулся назад, туда, где, по моим ощущениям, должен находиться центр. Пытаясь уловить в ассиметричном расположении домов некую закономерность, остановился между тремя особенно высокими так, что один оказался прямо передо мной, а два других – по правую и левую руку.

Я зажмурился, постарался успокоить мысли и сделать свой разум предельно открытым – как в те моменты, когда общался с Лонолоном, не используя слов. Почему-то сейчас это было особенно трудно. В голове вертелись сотни мыслей, но я старался за них не цепляться – и в конце концов почувствовал, как моё восприятие меняется.

Открыв глаза, я видел уже не лучи света и не дома. Зрение отражало окружающую картину как потоки движущихся, сменяющих друг друга знаков нигдеанского языка. Это, конечно, была иллюзия, порождённая несовершенством моего сознания. Но, получается, даже несовершенное сознание способно не просто прикоснуться к информационной реальности, а шагнуть в неё.