Конец "Зимней грозы"

С лязгом и скрежетом опрокинув бронетранспортер и задев качнувшийся броневичок, танк рванулся по проезду. Снова гулко ударило что-то большое, тяжелое («еще один!»), ответившее металлическим звоном, и, срезав угол палисадника с вереницей яблонь, танк скрылся за домом. Тотчас зачастила его пушка: удар-разрыв, удар-разрыв слитно рвали воздух, перекрывая разноголосье боя. По расчищенному пути броневичок выскочил на улицу. Проклятия Кочергина, казалось, подействовали, затвор «Дегтярева» поддался, пулемет загрохотал. Над поселком занимался неуверенный зимний рассвет. Кругом были разбросаны мотоциклы с колясками. У некоторых домов стояли легкие колесные бронетранспортеры. Подожженные Зенкевичем, они давились жирным тяжелым дымом с багряными отблесками пламени. Мгновенного взгляда было достаточно, чтобы оценить происходившее. Село занимало какое-то моторизованное подразделение, очень похоже — разведывательное. Внезапное появление в час крепкого предрассветного сна танков со стороны противоположной той, откуда их можно было ожидать, посеяло панику, и она, как пожар, охватила всех. Охранение было смято и уничтожено, свободные от наряда офицеры, полунатянув одежду, выскакивали из домов, но сделать уже ничего не могли. Управление боем было потеряно…

«Дегтярев» работал безотказно, и, отдавшись своему возбуждению, Кочергин досадовал на тряску, мешавшую вести прицельный огонь. Яркие трассы, рубившие пространство улицы, казавшейся в плотных сумерках еще более широкой, кромсали его на яркоугольные призмы. Пытаясь не упустить мелькавшие повсюду цели, он рывком, то на один, то на другой борт поворачивал башенку, опасаясь, что вдруг опустеет диск. Когда тут ставить другой. Кругом в злобном отчаянии отстреливались из «шмайсеров» и просто метались и падали зеленые шинели. Танк, быстро уходивший вперед, и не поспевавший за ним броневичок, вертя башнями и гремя пулеметами, неслись в сторону большака, где перестрелка уже затихла. Улица быстро опустела, стрельба прекратилась. Замедляя ход, «бобик» тоже выехал к большаку, у которого собрались танки.

Ребята из экипажа «восьмой», брезгливо морщась, топорами вычищали из траков гусениц какие-то ошметки, куски зеленого сукна, клочья волос… Расширенными, пустыми глазами за ними следили трое немцев. Двое — длинноносый унтер-офицер в железных очках, похожий на школьного учителя, и молодой, черненький, уж слишком не нордического, скорее восточного вида солдат в расстегнутой порванной на плече шинели, были в касках с эмблемами СС. Они стояли, держа руки на шее, нервно переступая под тяжелыми взглядами танкистов. Третий сидел подле, на снегу. Его серо-зеленый китель украшало серебряное плетение майорских погон. Редкие бесцветные волосы слиплись на непокрытой голове. На лбу застыли крупные капли пота. Дрожащие пальцы теребили крышку большого черного треугольника пустой кобуры парабеллума. В кулаке другой руки офицер держал что-то пестрое.

«А, орденская лента! Не иначе высокая награда. От самого фюрера, что ли? Даже мороза не замечает, а уши-то белые!.. Тоже эсэсовец! — заметил Кочергин серебряные крылышки на его левом рукаве. — «Ваффе эсэс!» Вермахт эту эмблему над правым карманом кителя носит!» — внимательно разглядывал он пленных.

Над ними, на краю башни своего танка, свесив ноги, сидел Зенкевич. Он зажал под мышкой «шмайсер». Казалось, Саша был целиком поглощен раскуриванием сигареты. Орлик, легонько отстраняя заглядывавшего Козелкова, внимательно изучал документы пленных, перелистывая их на парабеллуме, который держал в левой руке. Наконец он поднял голову, как бы только заметив Кочергина.

— Знатненько вы их! — подивился тот, переводя глаза с пленных на торчащие из капониров длинные стволы орудий. — А «восьмую» кто мне на выручку послал?.. Без нее управились?

— Управились, — уклонился от ответа Орлик. — А ты как? Очки-то целы? — шмыгнул он носом.

Тела артиллеристов противоестественно, как тряпичные куклы, переплетясь меж собой, лежали на земле, перемешанной с розовым снегом. Кровь… Быстро застыв на морозе, густая, черная как сургуч, она залепила их каски, лица, мундиры, оружие, цилиндрические гофрированные коробки противогазов…

— А Бородкин где? — похолодел Кочергин.

— Спалили фрицы машину командира, вишь? — помедлив, ответил Орлик. — Он на батарею первый выскочил.

Только теперь Кочергин увидел в стороне, пониже и дальше к лесу, догоравшую ходовую часть тридцатьчетверки. Ближе, отброшенная взрывом, чернея обгоревшим нутром, лежала чаша перевернутой башни. Потянуло едкой гарью. Он ничего уже больше не видел. Только это… Оно надвинулось, заслонив все… Значит, все-таки то был танк Бородкина!

— Выкинь пушки к… займи танками капониры, — с усилием заговорил Кочергин. — Подержишь немного большак и поселок, пока я сюда автоматчиков доставлю. Не опомнились бы немцы. А может, и подмога к ним подоспеет.