Конец "Зимней грозы"

Обращенная к нему дверца водителя была распахнута. Недоуменно заглянул внутрь. Пусто! Крича, Кочергин безотчетно рванулся в одну сторону, в другую и наконец остановился, ругаясь и выкрикивал угрозы. Что предпринять? Грохот боя хлестал по нервам, до предела обострял отчаяние от сознания нелепой беспомощности, совершенно неожиданной и такой отвратительно неуместной. Досада и злоба душили, и, понимая, что промедление хуже смерти, он кинулся в кабину, чтобы самому ехать на стрельбу, хоть как-то помочь друзьям. И вдруг:

— Здесь я, здесь, товарищ помначштаба! — раздался хриплый крик с другой стороны машины. — По нужде отлучался…

— Где тебя носит? «По нужде»! — не помня себя, толкнул он Шелунцова в грудь. — Ты ж приказ нарушил в боевой обстановке! Знаешь, что за то полагается? — матюгался Кочергин, глядя, как тот медленно поднимается, и скрывая жарко обдавшую его радость. — Давай, чтоб тебя! Там проезд меж плетней. Скорей!

Тотчас обвальный грохот прокатился по лесу, и он окрасился короткой красноватой вспышкой. За поселком, со стороны большака, взметнулся крученый оранжевый факел и, поплясав несколько мгновений, скрылся за крышами. С треском ломая деревья, снизу выскочили семидесятки.

— Танк! — выкрикнул Орлик, поднявшись из люка повернутой назад башни.

Видимо, его танки шли через заросли напролом, не разбирая дороги. Оба лейтенанта в этот момент думали о Бородкине. Похоже, его план летел к черту.

— Может, немецкий? Давай дуй напрямик! Я через поселок. Иначе не проеду! — крикнул в ответ Кочергин.

Семидесятки рванулись вперед и, набирая скорость, пошли к крайним домам в сторону перестрелки. «Бобик» тоже резво взял с места. Цепляясь за кромку башни, Кочергин бросил в люк ППШ, влез наверх и пробился в машину. Шелунцов, круто повернув по целине, проскочил к санной дороге и влетел в огороженный проезд. Тут в какой-нибудь полусотне метров впереди внезапно возникла тупая поперечно-полосатая морда бронетранспортера, мгновенно увенчавшаяся вспышками дульного пламени крупнокалиберного пулемета. Водитель включил фары. Ослепленный, оглушенный пальбой и гулкими ударами пуль о броню, Кочергин, наугад водя стволом «Дегтярева», рефлекторно, до боли в пальцах, жал на спусковой крючок. В цель он, видимо, попал. Яркая гвоздика пламени перед ним исчезла. Но и «Дегтярев» смолк. Он яростно нажал на спуск. Выстрелов не последовало.

«У-у-у! Проклятье! Заклинило?» — взмок лейтенант, судорожно дергая затвор пулемета.

Шелунцов тоже включил фару. Расстояние между броневичком и бронетранспортером быстро сокращалось, но затвор не поддавался. Над головой мелькнул черный бочонок ручной гранаты. По броне звякнуло предохранительное кольцо, сзади грохнул взрыв. Треск автоматных очередей, визг рикошетирующих и рвущихся пуль заставили втянуть голову в люк.

«Четыре с половиной тонны все-таки! — лихорадочно работала мысль. — Не так просто нас опрокинуть, смять. Только бы гранату в пазуху не сунули!»

Между тем Шелунцов, не слыша «Дегтярева», решил, что лейтенант ранен, и притормозил машину. Махина бронетранспортера надвинулась, уперлась и, попятив броневичок, замерла. Кочергин, больно ударившись обо что-то лбом, нырнул вниз, пошарил на днище автомат, нащупал сидор, отшвырнув его, поскользнулся на натоптанном снегу и потерял равновесие; ухватившись за бесполезный пулемет, с усилием выпрямился, вырывая из кобуры пистолет. Над бронетранспортером метались угловатые силуэты касок: солдаты, переваливаясь через борт, прыгали вниз. Блеснули крылышки на высокой тулье фуражки. Размахивая пистолетом и что-то крича, офицер вплотную подбежал к броневичку. Кочергин выстрелил, потом еще раз и… промахнулся. «Сейчас придавят, попытаются взять живым», — мелькнула мысль. В тот же момент впереди, повалив на немцев высокий плетень, разбрасывая на крутом развороте какие-то обломки и сучья, прошла тридцатьчетверка. 2108 — мелькнула белая цифра на башне.

— Зен-ке-вич! Са-аш-ка!.. — задохнулся Кочергин.