Конец пути

В сумерках я вернулся в гостиницу, с лампой, бутылкой дешевого жира, который немного коптил и отдавал рыбой, и с глиняным кувшином, несколькими репношками, фласолью, луком и кусочком мяса не пойми какого зверя. У меня был также узелочек с горстью соли и немного приправ, которых запах мне нравился или же казался знакомым. Я сел в зале внизу и сварил себе юшку, а потом сидел и смотрел в огонь, попыхивая трубкой.

Никто не обращал на меня внимания. Лишь трое мужчин за длинным столом, которые выкладывали на столешницу гладкие дощечки, покрытые странными знаками, каменные кружки и монеты, пригласили меня сыграть. Я вежливо отказался, объясняя, что не знаю правил и что денег у меня слишком мало, чтобы тратить их за игрой.

За другим столом сидело и несколько крикливо одетых женщин, болтающих друг с дружкой, хихикающих и расчесывающих друг другу волосы, а еще один худой муж, что таращился в пламя, как и я, только по другую сторону очага, легонько теребил струны небольшой арфы странной формы, которую держал на коленях.

Я пошел в свою комнату и закрыл за собой дверь на засов, чего не случалось со мной уже давно. Потом я лежал в темноте, прислушиваясь к звукам, доносящимся с улицы, к хихиканью и пению, топоту на ступенях и к разным шумам, которых я не мог распознать. Я еще долго не мог уснуть, чувствуя беспокойство.

На следующий день я встал еще до рассвета, съел кусочек сыра и пошел на Сольное Торжище искать тех, кому нужны люди для работы. И нашел их без проблем. Сольное Торжище было еще одной квадратной площадью, втиснутой между домами и первым кольцом стен, смотрела она на небольшую пристань. Соль продавали на длинных каменных столах, накрытых карнизами, и выглядела она иначе, чем те розово-белые плиты, которые я сопровождал в караване. Здесь лежали кучи белых кристалликов. Я заметил еще, что была она дешевле продаваемой у Людей-Медведей. Ищущие работы стояли бесформенной группкой чуть в стороне, при самом выходе из порта, сидели на пирсах или среди расставленных пустых корзин. Те, кому нужны были работники, носили длинные ветки, которые поднимали высоко над головой, чтобы их замечали в толпе, и выкрикивали разновидности работ, на сколько дней требовались люди и сколько они намерены им платить.

Тогда, в первый день, я отправился «на разгрузку, три дня, восемь пенингов за день, без еды!». Меня проводили в другой порт, тот, что был у рыбного рынка, где я целый день ходил с пирса на деревянный трап и сходни, что вели под палубу, и возвращался с мешком на плечах, корзиной, полной рыбы, или бочонком. Нес это все на повозки и тачки, рядком расставленные на набережной. Товары были тяжелыми, но не настолько, чтобы я не мог их носить, и каждый раз, когда на башнях городских храмов отзывались колокола, рассказывая обитателям, как течет время, нам позволяли немного отдохнуть, напиться воды из бочки и распрямить спины. Несколько раз я видел, как работодатель грозил кому-то розгой или кричал, но никого не ударили на самом деле.

И все же, когда отбили шесть колоколов, я был сильно уставшим, болели у меня плечи, руки и ноги. Вот только я помнил время, проведенное невольником, и по сравнению с ним разгрузка судов казалась мне просто забавой. Я ощущал усталость, но не падал от изнеможения. После шести колоколов, что пришлись примерно на час собаки, солнце стояло еще высоко, а при дворище Сверкающей Росой мы бы работали еще немало часов под ударами, пинками и ругательствами, а в свою берлогу я бы добрался уже затемно. Тут же после шести колоколов купец, который нас нанял, пришел с двумя воинами, сел за небольшим столом на набережной, выплатил нам всем по шелягу и напомнил, чтобы завтра мы приходили прямиком сюда, а не на Сольное Торжище.

Когда он вынимал и отсчитывал серебро из небольшой, обитой кожей шкатулки, за стойками с сушащимися сетями и корзинами, отделявшими нас от базара, я заметил невысокие фигурки, рядком присевшие там, где удавалось забраться повыше: смотрели на монеты, насыпанные столбиком. Были это те самые подростки, которых я видел прошлым днем, только теперь их было побольше. У одного из них было странное треугольное лицо с острыми, как у крысы, зубами и словно бы кожистые крылья, сложенные за спиной, у другого – костяные крючки, вылезающие из-под кожи и лишний ряд зубов, у третьего голова поросла двухцветными шипами, которые тот постоянно щетинил. Сидели они далеко и только таращились голодным неподвижным взглядом, будто шакалы на пиру у леопарда, но я все равно почувствовал холод на спине.

Когда я забирал плату, то заметил, что один из подростков легонько толкнул локтем второго и указал на меня. Тот выпрямился, под капюшоном мелькнуло искривленное алой опухолью лицо, и наши глаза встретились.