Беседа затянулась. Мне хотелось получить у Саврасова побольше сведений, узнать подробности его биографии, выяснить, как и когда он поступил на службу к врагу, но он был сдержан и говорил о себе очень мало. То ли это была осторожность, то ли черта характера. Прошлого не касался вовсе. Зато многое рассказывал о заводе, на который проник с большим трудом, о продукции этого завода, о его производственной мощности. Он пытался доказать мне, что вывести подобное предприятие из строя нелегко и что на это потребуется много средств и времени.
Чувствуя, что достигнутые им результаты невелики, Саврасов стал жаловаться на отсутствие подходящих для «работы» людей.
— А вы пробовали искать?
Саврасов удивленно посмотрел на меня. Выражение лица у него было такое, точно он хотел сказать: «За кого же вы меня принимаете?» Но сказал другое:
— Да, пытался. — Он снял очки в роговой оправе, подышал на них и стал протирать стекла носовым платком. — Пытался неоднократно… Зондировал почву, но пока ни черта не получается. Надо признаться, патриотический подъем в народе огромный. Несмотря на успехи гитлеровцев и продвижение в глубь страны, все твёрдо уверены в их разгроме. Откуда только берутся силы, упорство, вера! Ведь, кажется, все ясно: от полученных ударов России не оправиться, а попробуйте с кем-нибудь поговорить на эту тему. Ого! Я рассчитывал на другое. При таком положении приходится быть осторожным. Я уже ученый.
Саврасов поднял стакан с вином и начал медленно цедить его сквозь зубы, причмокивая после каждого глотка.
— Вы говорили о «диспетчере» и прорабе. Напишите мне о них, завтра я выеду в Москву.
— А удобно ли это будет?
— Что вы имеете в виду? — как бы не поняв вопроса, спросил я.
— Писать. А если вы утеряете?
— Ну и что ж тогда? Ведь, кроме фамилий и адресов, вы ничего, надеюсь, писать не будете? А пароли я запомню.
Саврасов согласился и, вырвав листок из блокнота, написал адреса и фамилии.
Последний разговор с Саврасовым состоялся на другой день утром в его комнате.
Он попросил меня передать на ту сторону, что устроился хорошо и озабочен поисками новых людей, что нужно продолжительное время и большие средства для выполнения тех задач, о которых у него был продолжительный разговор с доктором на последнем свидании.
Затем он спросил:
— Надеюсь, вы сможете дать мне деньги?
Я ответил, что дам в обед. Глаза Саврасова оживились.
Денег Саврасов не дождался. Задолго до обеда я прохаживался по аэродрому, готовясь к вылету в свои края. Самого Саврасова я передал заботам местных товарищей, которые имели на это определенные полномочия и выполняли указания полковника Решетова.
День начался с налета вражеских бомбардировщиков. Они бросили бомбы на железнодорожный узел, развернулись над городом и улетели на запад.
Через полчаса после бомбежки меня вызвал к себе подполковник Фирсанов.
— Как ты посмотришь, товарищ Стожаров, если тебе предложат побывать еще раз за линией фронта, в тылу врага? — спросил он.
Фирсанов смотрел на меня серыми спокойными глазами. У него была такая привычка — при разговоре смотреть собеседнику в глаза. Наблюдая за моим лицом, он, вероятно, хотел определить, какое впечатление произведет на меня его вопрос. Но, кажется, я не дал ему на это времени. Я ответил сразу:
— Готов выполнить все, что потребуется!
Такой ответ Фирсанову понравился. Я определил это по нахмуренным, начинающим седеть бровям. У него были своеобразные способы выражать настроение: если он хмурил брови и обращался к кому-либо на «ты», то значит — как ни странно — был доволен; если же на «вы» — следовала неизбежная головомойка.
— Хорошо! — сказал он. — Сейчас с тобой будет беседовать по этому вопросу полковник. Посиди здесь. — И Фирсанов вышел, оставив меня одного.
Происходило это на второй день после моего возвращения с Урала.
Фирсанов вернулся в кабинет в сопровождении Решетова.
— Значит, решили еще раз побывать на той стороне? — спросил полковник, приветливо со мной здороваясь и потирая больную руку.
Вопрос был задан таким тоном, будто не Решетов являлся инициатором новой поездки, а я. Поэтому мне оставалось только повторить вслед за ним:
— Да, решил.
— Ну и отлично! — одобрительно заключил полковник и сел на диван.
Несколько секунд длилось молчание. Решетов смотрел на меня исподлобья, как будто проверял искренность моих слов. Затем, все так же не сводя глаз с моего лица, заговорил:
— Учтите, майор: поездка будет необычной. Вы пойдете в логово врага, где вам придется действовать одному, без совета, без поддержки. Пойдете на особое задание, совершенно особое. Ваши глаза должны все видеть, уши — все слышать. Зачастую придется улыбаться, когда захочется плакать.
— Вы, кажется, пытаетесь отговорить меня, товарищ полковник? — иронически заметил я. — Думаете, что изменю свое решение?
Полковник ответил не сразу. Осторожно пощелкивая указательным пальцем о мундштук папиросы, он сбил с нее пепел, затянулся и, выпустив дым в сторону, продолжал: