Конец осиного гнезда

Оказывается, капитан Гюберт руководил подготовкой и выброской Брызгалова. Пользуясь командировочным удостоверением, Брызгалов под видом бухгалтера МТС должен был поехать на Урал, установить с Саврасовым связь, получить от него информацию и возвратиться к Гюберту. Пять тысяч были предназначены Брызгалову, а двадцать — Саврасову.

— Давно вы знаете Саврасова?

— Я его не знал и не знаю.

— Где находится капитан Гюберт?

Брызгалов назвал город, оккупированный немцами. Но Гюберт жил не в самом городе, а примерно в километре от него, в лесу, в бывшем детском санатории. В распоряжении Гюберта двадцать — двадцать пять человек, и среди них двое русских. Фамилии их Брызгалов не знал. В резиденции Гюберта он находился всего три дня перед выброской.

Территория вокруг резиденции Гюберта заминирована, обнесена колючей проволокой в три ряда; вход охраняется. Имеется своя радиостанция, электродвижок.

— А что вы должны сказать устно Саврасову?

Брызгалов замотал головой, покосился на Коваленко:

— Ничего…

— Рассказывайте все подробно, — потребовал Коваленко, — нам надоело тянуть из вас каждое слово. — И он смерил предателя суровым взглядом.

Брызгалов заговорил вновь. Он должен встретиться с Саврасовым и возвратиться обратно с интересующими капитана Гюберта данными. Последний в ближайшее время не намерен менять свою резиденцию — по крайней мере, так понял Брызгалов. Далее предатель сообщил, в каком месте ему велено переходить линию фронта и как это осуществить. В районе передовой он должен при встрече с первым гитлеровским офицером назвать пароль: «Ахтунг! Панцер!», что в переводе означает: «Внимание! Танки!», и попросить доставить его к капитану Гюберту. На участке передовой, где обусловлен переход, пароль, данный Гюбертом, будет известен немецкому командованию.

— Всё рассказали? — спросил Коваленко, когда Брызгалов замолчал.

— Как будто всё.

— «Как будто» или всё? Говорите точнее!

— Всё, — ответил Брызгалов и облегченно вздохнул.

— Одевайтесь! — приказал Коваленко.

Брызгалов одевался неторопливо, все время поглядывая то на нас, то на стол, на котором лежали отобранные у него вещи. Потом попросил разрешения закурить.

Капитан Еремеев взял щепотку табаку из металлического портсигара и передал ему. Скрутив цыгарку и закурив, Брызгалов осмелел и попросил возвратить ему портсигар с махоркой и расческу.

Коваленко разрешил возвратить только махорку.

Предателя увели.

Майор Коваленко взял еще раз в руки половинку фотокарточки, всмотрелся в нее и произнес:

— Враг многое предусмотрел — и документы, и деньги, и место для выброски, но он не учел, что у советских людей зоркие глаза и цепкие руки. И промахнулся. Но этот тип не все сказал, по глазам вижу — что-то утаил.

В ту же ночь в штабе партизанского движения был решен вопрос о посылке человека с визитом к Саврасову. Кандидатура для исполнения роли Брызгалова еще не была названа, и каждый из офицеров штаба предполагал, что пошлют именно его, а не другого. Так думал и я.

Очень хотелось, чтобы эту роль поручили именно мне.

Решение вопроса, однако, затягивалось. После проверки стало известно, что Саврасов выехал в командировку и со дня на день должен вернуться по адресу, который назвал Брызгалов.

Прошло три дня. Нового ничего не было. Но на четвертый день позвонили из Москвы и попросили к телефону Фирсанова.

Из короткого разговора следовало, что Брызгалова надо держать под рукой, никуда не отправлять до прилета полковника Решетова.

Кто такой полковник Решетов, никто не знал. Одно было ясно: полковник едет с каким-то поручением.

Рано утром на фронтовом аэродроме мы встречали Решетова. Это был человек с суровым, хмурым лицом. Ему можно было дать за сорок.

— С кем имею честь?.. — спросил он, выйдя из самолета и окидывая нас взглядом.

Фирсанов назвал себя и представил нас.

— Решетов, — сказал полковник, вынул из кармана гимнастерки бумажку и подал ее Фирсанову.

Фирсанов прочел бумажку, спрятал в карман и сказал, что о его прибытии предупрежден еще вчера вечером.

Полковник поздоровался со всеми за руку и спросил, ни к кому не обращаясь:

— Как дела?

Фирсанов ответил, что дела идут как будто неплохо.

— А это посмотрим, — сказал полковник, усаживаясь вместе с нами в машину.

Все переглянулись.

Сидя в машине, я внимательно наблюдал за полковником и заметил, что он все время правой рукой старательно массирует левую кисть. Присмотревшись, я разглядел, что левая рука у него короче правой, вся в рубцах и неестественно бледна.

Всю дорогу от аэродрома до города полковник молчал. Приблизив лицо к ветровому стеклу, он, казалось, пристально всматривался во что-то. В зеркале шофера было отлично видно лицо полковника с двумя складками повыше переносицы. Теперь оно показалось мне знакомым, но я не мог припомнить, где его видел.

Лишь только мы приехали в штаб, полковник быстро обошел все комнаты, вышел на веранду, поговорил с подсменным часовым, спросил, откуда он родом, с какого времени в армии, был ли на фронте, в боях, потом справился у него, годна ли для питья колодезная вода, которой тот умывался, а затем вновь вошел в штаб.