Конец ночи

Амалия Викторовна почти с нежностью подумала о муже. Она вышла за него восемь лет назад не по любви, а потому, что ей было уже тридцать два года и нужно было за кого-нибудь выходить. В юности она испытала большую любовь, но жених ее не вернулся с фронта, и с тех пор сердце Амалии Викторовны словно сгорело. Она всегда охотно принимала ухаживания многочисленных поклонников. Одних гордо отвергала, других завлекала сама, но редко к кому из них, даже тогда, когда была близка, испытывала долгое, нежное чувство. Иван Семенович был старше ее на одиннадцать лет, и, когда Амалия Викторовна выходила замуж, она немного боялась этой разницы в возрасте, казавшейся тогда огромной. Но теперь ей уже не казалось это. И хотя иногда они ссорились, а однажды даже решили разойтись из-за какого-то пустяка, Амалия Викторовна ценила заботу, внимание Ивана Семеновича. Она привыкла к нему и была довольна покоем, прочно поселившимся в их новом доме. Прежде она любила вечеринки, веселье, танцы, теперь же искала тишины. Может быть, это тоже оттого, что приближается старость?

Амалия Викторовна уложила волосы, надела черное простое платье, которое шло ей, и сразу повеселела, увидев в зеркале свое еще молодое, красивое лицо. Нет, далеко до старости.

Она легко сбежала вниз, где в кресле уже сидел Иван Семенович и курил, просматривая вчерашнюю газету.

— Опять ты натощак куришь, — возмутилась Амалия Викторовна.

— Ничего до самой смерти не случится, — сказал Иван Семенович и отложил газету, одобрительно разглядывая жену. Она повернулась на каблуках, спросила:

— Ну как, хорошо? — И неожиданно снова возмутилась: — Что это еще за слова такие о смерти? Я не хочу вдовой оставаться. Учти!

Иван Семенович захохотал, погрозил ей всей ладонью:

— Хорошенькая вдовушка — это, я тебе скажу, дело тоже премилое.

— Фу, гадость какую ты говоришь! — Амалия Викторовна постаралась рассердиться, но тоже засмеялась: — Все равно не хочу.

Иван Семенович любил сразу же после сна обильно позавтракать — иначе весь день он чувствовал себя разбитым и раздраженным. Однако он был неразборчив в еде и с удовольствием съедал все, что ему предлагали. Он только не мог ждать, и, зная это, Амалия Викторовна поторапливала Машу, которая сегодня очень медленно собирала на стол.

По утрам они пили парное молоко. Сознание, что это молоко от собственной коровы, придавало ему особый вкус и прелесть. Иван Семенович даже отхлебывал его мелкими глотками, блаженно закрывая глаза. Делал он это уже по привычке и скорее для того, чтобы доставить удовольствие Амалии Викторовне, которая, глядя на него, каждый раз весело смеялась. Но сегодня Амалия Викторовна даже не улыбнулась. Она вспомнила о письме, хотела показать его Ивану Семеновичу, но раздумала и заторопилась в школу.

Перед уходом из дому Иван Семенович и Амалия Викторовна обязательно кормили сахаром собак. Они выходили на крыльцо, где, колотя хвостами по земле, уже поджидали их три огромные лохматые кавказские овчарки. Иван Семенович делал вид, что хочет пройти мимо, но собаки окружали его, и он, как бы сердясь, махал руками, покрикивал. Вот и сейчас он крутился среди них, ругался, а собаки лаяли на него заученно и лениво. Амалия Викторовна, улыбаясь, смотрела через стеклянную дверь. Но едва только она вышла на крыльцо, как овчарки оставили Ивана Семеновича и бросились к ней. Она нарочито медленно вынимала из кармана пальто куски сахара, так же медленно раскладывала их на перилах лестницы. Собаки, повизгивая от нетерпения, смотрели на нее. Она хотела уже бросить первый кусок, но, как всегда, вмешался Иван Семенович. Он вытащил сахар, свистнул и кинул его в глубину двора. Овчарки, толкая друг друга, бросились туда. Это продолжалось до тех пор, пока Иван Семенович не раскидал весь сахар. Вывалив языки, собаки отходили от него и снова садились возле крыльца, подняв оскаленные морды к Амалии Викторовне. Она присаживалась перед ними на корточки и ласково гладила каждую по густой шерсти. Затем брала с перил сахар, подносила к морде одной собаки, но передумывала и отдавала другой.

Однако нужно было спешить. Амалия Викторовна вымыла руки, поцеловала мужа в щеку и ушла.

В вестибюле школы она встретилась с Чуриновым. Меньше всего ей хотелось сейчас видеть его, и все же, когда он поздоровался, Амалия Викторовна постаралась ему улыбнуться. Но, наверно, она чем-то выдала свое смятение, потому что Чуринов сказал:

— Вы сегодня не очень приветливы, Амалия Викторовна. Я в чем-нибудь провинился?

Амалия Викторовна посмотрела ему в глаза и отвела взгляд. Боже, какое честное лицо у этого человека!

— Я плохо себя чувствую, Владимир Алексеевич, — устало ответила она и, снова взглянув на него, шутливо проговорила: — А мне казалось, вы и мысли не допускаете, что можете как-нибудь провиниться.

— Нет, допускаю, — так же шутливо сказал Чуринов. — Я только и думаю, как бы провиниться, вы меня плохо еще знаете. Я страшный человек.

Он состроил свирепое лицо, Амалия Викторовна изобразила испуг, и, засмеявшись, они разошлись.