Конец ночи

— Уж прости, голубушка-матушка, старая я, памяти нет никакой.

— Ладно, иди, что с тобой сделаешь, — сказала Амалия Викторовна и сунула письмо в портфель.

Жила Амалия Викторовна недалеко от школы. Кропачев всю дорогу шутил, она искренне смеялась и рассталась с ним в веселом расположении духа. Муж еще не вернулся. Он работал начальником городского торгового отдела и часто задерживался на заседаниях.

Несколько лет назад Иван Семенович Сутоев отдыхал на Рижском взморье. Ему очень понравились розовые от солнца сосны, мягкий, как перина, песчаный пляж и величавое, спокойное море, глядя на которое добреешь душой. Но еще больше понравились Ивану Семеновичу местные дачи — оригинальной постройки, светлые, уютные, чистые. Иван Семенович долго приглядывался к одному двухэтажному домику в Майори, а потом так же долго уговаривал недоверчивых, испуганных хозяев разрешить ему снять план дачи.

Так появился в городе новый, добротный, изящный дом, куда и переехали Иван Семенович и Амалия Викторовна из осточертевшей им тесной коммунальной квартиры. Они давно мечтали о собственном хозяйстве, о маленьком садике, где можно поставить несколько ульев, завести свинью, а если позволят средства, то и коровенку. И вот мечта осуществилась — был и садик, были и ульи, была даже корова, которую по счастливой случайности удалось купить довольно дешево. И тишина, и никаких соседей, никаких споров, недоразумений, склок.

Около двух лет жила в новом доме Амалия Викторовна, но до сих пор входила в него со странным ощущением умиротворения и тихой радости. Словно крылья вырастали у нее, словно становилась она моложе, значительнее, здоровее. Она не замечала, что обычно, еще открывая калитку, начинала напевать, и так, с песней, взбегала по ступенькам крыльца.

Амалия Викторовна повесила в прихожей пальто, посмотрела в зеркало, показала себе язык и вошла в столовую, бросив на кресло портфель.

— Маша, Машенька! — крикнула она.

Из другой комнаты выбежала девочка лет шестнадцати-семнадцати с некрасивым веснушчатым лицом. Из-под платка, по-старушечьи надвинутого на лоб, выбилась прядь льняных маслянистых волос. Большие черные глаза смотрели на Амалию Викторовну покорно и испуганно. Это была домашняя работница Сутоевых.

— Милая девочка, — сказала Амалия Викторовна, — ну, посмотри, платье у тебя все в грязи. Когда же ты привыкнешь быть аккуратной?

Девочка взглянула на свое платье, прикрыла рукой влажный подол и потупила глаза:

— Я недавно пол мыла, тетя Амаля.

Амалия Викторовна улыбнулась:

— Ну вот видишь, а халат и не надела. Зачем же я тебе халат сшила? Чтобы на вешалке висел?

— Мне жалко его, — не поднимая глаз, ответила девочка, — он новый, а платье старое.

— Ах, чудачка ты моя, чудачка! — Амалия Викторовна обняла ее. — Ну, иди, надень, пожалуйста, халат, и будем ужинать. Я сегодня очень устала.

Надев ситцевый разноцветный халатик, Маша принесла ужин, поставила на стол тарелки и сказала:

— Я пойду корову доить, тетя Амаля.

— Еще не доила? — удивилась Амалия Викторовна. — Что же ты? Иди, иди.

Она съела ужин, отнесла на кухню посуду и вышла на веранду. Было темно, тихо. Ветер стучал ветвями в саду. В небе мерцала зеленая звезда. Слышно было, как жевала сено корова и ударялись о подойник струйки молока. Почуяв хозяйку, прибежали под веранду собаки и скулили, задрав морды. Их глаза блестели в темноте, как звезды. На свет электрической лампочки через открытую дверь пролетела в столовую ночная бабочка. В соседнем дворе заскрипел колодец, раздался глухой стук ведра о воду.

Амалия Викторовна, сцепив на затылке ладони, дышала прохладным ветром, смотрела в далекое небо, и на душе у нее было покойно. Покойно оттого, что дует ветер, что скрипит колодец, что мерцает звезда.

Из сарая вышла Маша, Амалия Викторовна услышала, как под ногами ее захрустел песок.

— Уже подоила, Машенька? — спросила она, вздохнула и прошла на кухню.

Она постояла, смотря, как девочка процеживает густое дымящееся молоко, вымыла руки и ушла. Вернулась минут через десять с другим подойником в руках, на четверть заполненным молоком.

— Видишь, как ты доила?

— Я старалась, — виновато проговорила девочка.

— Разве я не знаю, что ты стараешься? — сказала Амалия Викторовна. — Надо просто руками энергичное работать, как можно энергичнее. Ты в деревне-то доила корову?

Маша помолчала и неожиданно с угрюмым многословием ответила:

— Мамка не давала: говорила, успею еще. А потом подохла наша корова. Кабы тятька был, купил бы другую, а так разве купишь: деньжищ сколько надо… Колхоз у нас дюже плохой. Третий председатель под судом сидит за растрату… Горюшко прямо.

— Да, не везет вам, — удрученно проговорила Амалия Викторовна, посмотрела в погрустневшие глаза девочки и спросила:

— А все-таки ты скучаешь о доме, Машенька?

Маша ничего не ответила.

— Скучаешь, — раздумчиво сказала Амалия Викторовна и погладила ее по голове. — Таких колхозов, как ваш, уже мало осталось, Машенька. Скоро и до него доберутся. Ведь сейчас в деревню все — и людей лучших, и технику — все, чтобы таким, как ты, жилось хорошо.