Однако Ольге все же суждено было расплатиться за этот веселый ужин. Дней через десять она случайно встретила усатого лейтенанта на улице. Он не упрекнул ее, даже не напомнил о том, что случилось в ресторане, и показался веселым, очень добрым, милым. Он проводил ее до общежития и с этих пор стал часто наведываться в гости, обворожив всех Ольгиных подруг. По вечерам Ольга гуляла с лейтенантом по городу, ходила в театр, кино.
Однажды они шли по безлюдной заснеженной улице, словно туманом, окутанной лунным светом. Ольга замерзла, остановилась, чтобы растереть щеки, иссушенные холодом. Арсений отвел ее руки и осторожно сам стал тереть ей лицо. Она улыбалась, закрыв глаза: было приятно чувствовать бережное, нежное прикосновение его ладоней. А потом он поцеловал ее в губы. Ольга не испытала ничего, только испуг, удивление, но приняла это как неизбежное. Ей почему-то стало грустно, и она поспешила уйти в общежитие.
С того дня они целовались всюду — в темных дворах, в парке, прислонившись к дереву, в парадных, на лестницах. Они искали уединения, тишины. Каждый шорох, хруст шагов по снегу, скрип дверей пугали их. Они замирали, слыша смятенный стук собственных сердец, будто надвигалась на них грозная опасность. Ольга целоваться не умела. Она покорно подставляла Арсению полураскрытые губы, но не отвечала ему. Ей нравилось ощущать теплоту его дыхания, пахнущего только что выкуренной папиросой, силу рук его, сжимающих ее плечи.
Все, что она испытывала в те дни, было ново, волнующе, неожиданно. Каждая встреча с Арсением словно приоткрывала завесу чего-то таинственного, неизведанного, пробуждая Ольгино любопытство: «А что будет дальше? Что дальше?»
Как-то он затащил ее к себе, в неуютную, пустую комнату, которую снимал в центре города. В комнате кисло пахло застоявшимся табачным дымом, сапожным кремом. На подоконнике в пыльной тарелке лежала засохшая, ржавая селедка.
Арсений вытащил из-под кровати бутылку вина, раскрыл консервы, но Ольга не притронулась ни к вину, ни к консервам. Ей было тревожно, зябко. Она сидела, накинув на плечи пальто, смотрела в затканное морозом, словно серебристой паутиной, окно.
Арсений сбросил с нее пальто, стал целовать шею, руки, плечи. Ольга слабо отстранилась. Она почувствовала, как он дотронулся до ее коленки, и вскочила:
— Я пойду…
Но он снова обнял ее, усадил на кровать и что-то торопливо, бессвязно зашептал.
— Ольга, Олюшка, — наконец откуда-то издалека услышала она, — я люблю тебя… А ты… ты любишь меня?
Вот она и дождалась этого слова. Но почему ей так зябко, почему не взволновало оно ее, как волнует, когда читаешь это слово в книгах? И ничего не изменилось. По-прежнему стучит будильник на книжной полке, по-прежнему откуда-то издалека доносится звон посуды, слышны чьи-то шаги и пахнет сапожным кремом. «А ты… ты любишь меня?» Откуда она знает, что такое любовь? Ей хорошо с ним, просто он нравится ей…
— Наверно, люблю, — ответила она и задумчиво погладила его по голове.
А он обнимал ее, целовал, и руки его совершали неистовый танец по ее телу. Ольга вздрагивала, натягивала на колени платье и шептала:
— Не надо, не надо…
Но наконец она покорилась ему. Не из желания, а скорее из любопытства и оттого, что так, наверно, должно быть.
То, что произошло в этот вечер, было унизительно, гадко Оскорбленная Ольга проплакала всю ночь, лежа на жесткой кровати в общежитии. Она со стыдом вспоминала мать и молила у нее прощения, уткнув лицо в подушку. Может быть, никогда она не чувствовала своего одиночества с такой болью, как сейчас. В целом мире она одна и никто не поймет ее, никто. Отец! Что ты сделал такое, отчего ты не здесь, не рядом, а где-то там, о чем и подумать страшно? Ты был добрым, ласковым, умным, ты мог бы помочь сейчас. Что же ты сделал, отец?..
Прошло несколько дней Арсений не приходил. И хотя Ольга дала себе обещание, что не будет больше встречаться с ним она все же ждала его. Не потому, что тосковала. Она ждала его, чтобы сказать о своем решении, — пусть и ему будет так же тяжело, как ей. Но когда наконец Арсений пришел, Ольга почувствовала облегчение оттого, что он все же явился, что по-прежнему смотрел на нее влюбленными глазами, и ничего не сказала. Как-никак, а этот человек был теперь самым близким для нее.
Они снова часто встречались, снова ходили в кино, в Дом офицеров, бродили по городу.
Пришла весна. На реке скрипел и ухал лед. Пахло оттаявшей землей, ноги вязли в липком снегу. Сугробы, истыканные капелью, осели, почернели. Эти дни Ольга жила в ожидании. Она была уверена, что Арсений сделает ей предложение. Он не мог этого не сделать после того, что произошло между ними. Но Арсений ничего не говорил.
Однажды он осторожно завел разговор об ее отце, и Ольга поняла, что он все знает. Она никогда не рассказывала Арсению об отце. Не потому, что боялась, а потому, что он не спрашивал. Теперь Ольга поняла: он и не спрашивал оттого, что все знал, и знал давно.