Конец ночи

Она всегда верила в чистоту и непогрешимость отца, и это помогало ей без стыда смотреть в глаза людям. Она похоронила мать с мыслью, что Анна Сергеевна прожила хоть и короткую, но счастливую жизнь. Эта мысль не утешала, но все же в какой-то мере подбадривала Ольгу. Теперь же она знала правду, и правда эта опустошила ей душу. Любое горе еще не так велико, пока жива вера. Теперь же Ольга не верила никому — ни отцу, который обманывал мать, ни матери, которая обманывала себя и ее — Ольгу, ни людям, сидящим на палубе, которые тоже обманывают кого-нибудь. И вон тот толстый важный человек, который от самого города крутится возле своей хорошенькой соседки, тоже, конечно, обманывает жену. Пусть, пусть он обманывает, но отец не смел лгать матери. И она — Ольга — обманывает сейчас всех на пароходе. Обманывает, потому что ей хочется кричать от горя, а она делает вид, что ничего не произошло. И то, что она это делает, тоже бессмысленно. Ведь никому нет дела ни до нее самой, ни до ее мучений. Так же как нет дела и ей до этих баб, сидящих на своих мешках, до студентов, флиртующих с барышнями, до капитана, скучающе смотрящего на холодную реку.

Зачем они флиртуют? Ведь в Мошкарах все равно разойдутся — барышни в одну сторону, студенты в другую — и сейчас же забудут друг о друге. А бабы… Зачем так судорожно хватаются они за мешки — никто ведь не унесет с палубы их сокровища. Как глупо, как бессмысленно!

Зачем же жить тогда, если все бессмысленно, ложно?

Ольга дрожала от холода. К горлу подступала тошнота, губы пересохли. Она не слышала ни шума мотора, ни голосов и смотрела на реку широко открытыми глазами, будто впервые видела ее сверкающую солнечной рябью поверхность.

Страшная мысль пришла ей в голову, но Ольга словно ждала ее: сразу наступило успокоение. Все — и мучения ее, и тоска о матери, и обман отца, и люди, снующие вокруг, — все будто ушло в прошлое и не существовало. Была одна вода, которая тянула к себе.

Ольга встала, пошла к борту. Она не видела, где шла, и путь этот в десять шагов казался ей бесконечным. Ноги были деревянными, мучительная тошнота душила ее. Ольга судорожно глотала вязкую, кислую слюну. Она чувствовала, что сейчас упадет, и только мысль — скорее, пока люди не поняли, добраться до борта, перевалиться вниз головой — удерживала ее на ногах.

Наконец она дошла. Морщась от тошноты, глотнула слюну, ухватилась руками за теплую нагретую солнцем обшивку борта и легла животом на его край. Ей нужно было оттолкнуться ногами, но сил уже не хватило, и она сползла на палубу…

Так пришло разочарование в непогрешимости отца. Ольга уже не задавала себе вопроса, виноват он или нет. Она боялась об этом думать.

Месяц Ольга пролежала в Мошкарской больнице. Вместе с выздоровлением к ней пришла неизведанная прежде сладостная жажда жизни.

Она смотрела на деревья, на травы, на птиц и радовалась, что видит их, слышит их голоса. Она вдыхала воздух и испытывала от этого наслаждение. Ей хотелось все узнать, все понять. Она просыпалась каждое утро с нетерпеливым желанием — скорее на лекцию. Каждый раз ее по-новому радовали и стремительный бег по тихим сонным улицам Мошкарей из общежития в институт, и сутолока в коридорах, и смех девушек, и озорство парней.

По вечерам, когда подруги уходили в кино или на танцы, Ольга тушила свет, садилась на подоконник и смотрела в звездное небо. Мысли у нее были покойные, тихие.

Но что бы Ольга ни делала, о чем бы ни думала, она постоянно прислушивалась к странному сердцебиению. Иногда у нее дух захватывало от стука сердца, словно мчалась она на санках с высокой горы. Желания ее были сумасбродны, но она не могла перебороть их — то ей хотелось искупаться в холодной осенней реке, то спрыгнуть на полном ходу с трамвая, то подбежать к скучающему милиционеру и поцеловать его в щеку, то выбежать под дождь и мчаться с мальчишками по лужам, пока платье не прилипнет к спине и коленкам.

Еще недавно, ложась в постель, Ольга сразу засыпала, а теперь, свернувшись под одеялом, она прислушивалась, затаив дыхание, к рассказам своих многоопытных подруг об их любовных похождениях. Слушала со стыдом и с необоримым любопытством.

Однажды, раздеваясь в бане, Ольга подошла к зеркалу и словно впервые увидала себя. Она потрогала тугие груди, крутые бедра, гладкий упругий живот и засмеялась, ощутив молодость и красоту своего тела.

Ольге было девятнадцать лет. Она не любила еще, но любить ей уже пришла пора. Не было только того, кто взял бы ее за руки, заглянул в глаза и сказал: «Это я. Ты меня ждала». Но наконец ей показалось, что он явился.

Это было в феврале. Морозы в тот год стояли необычные. От холода потрескивали деревья. Снег под ногами скрипел так громко, будто все жители города надели новые ботинки. Каждое утро возле общежития валялись замерзшие воробьи. Трамваи ходили медленно, осторожно пробираясь сквозь желтый туман. Вагоны обросли инеем.