Конец

Потом появился сам Рокко. Внезапно. Когда пробили церковные часы. На нем была маленькая шляпа-котелок, которой в этот день, должно быть, стукнуло лет тридцать, и зимний шерстяной костюм в вертикальную полоску, который больше подошел бы финансисту из веселых девяностых, чем ему, крестьянскому сыну – приземистому, понурому, с землистым лицом, испуганными синими глазами – двумя драгоценными камнями в коробе с углем. Он пытался убедить всех, что это недоразумение, что с его Миммо все в порядке, это фиаско, ошибка учетчиков, фикция, но ему никто не верил.

…Иногда никак не получается решить такую простую задачу, как «чем наверняка отвлечь рассеянного подростка в летний полдень». Ошибкой было бы придумывать планы разной степени сложности. Нужно не терять самообладания. Нужно выжидать. И прежде всего, нужно быть готовым к появлению новых обстоятельств, особенно кажущихся несвязанными. В них может содержаться простое зерно простого решения. Позже выяснится, что оно изначально было предначертано самой судьбой.

Вместе с остальной собравшейся толпой миссис Марини отвернулась от Рокко и направилась к дому, и вот тогда стало ясно, что проявленное терпение и гибкость ума ее окупились. Решение не в том, чтобы отослать куда-то Чиччо, а отослать себя и его взять с собой. Федерике придется провести процедуру одной.

Миссис Марини всего-то оставалось сделать так, чтобы мальчик был при ней с часу дня до наступления ночи. И ее озарило. Она остановилась, развернулась и пошла обратно сквозь толпу, которая уже начала расходиться, ощущая с каждым шагом, как внутри нее все натягивается, будто тетива. Добравшись до пекаря, она сообщила, что ждет его сегодня на ланч. Сначала он возражал, припадая губами к пустой кофейной чашке и отмахиваясь от нее блюдцем. Она же настаивала и победила – наконец он согласился. И она двинулась в обратный путь по проспекту.

Федерике она больше не нужна: та знала, что делать. В последнее время роль миссис Марини свелась к тому, чтобы успокоить клиентку, мило поболтать с ней. Если же вдруг Федерике понадобятся лишние руки, Лина протянет их, как поступила бы любая хладнокровная женщина. Лина уже бывала в том доме; и она быстро училась. А потом, в следующий раз, Лина могла бы, конечно, почему нет, да, в следующий раз Лина могла бы – кровь ударила в голову и защипало глаза, – да.

У нее был шанс достичь забытых целей: Лина могла стать ее преемницей.

– Но, но… – бормотал призрак-фейк в маске Нико с растрепанными волосами.

– Я победила! – сказала она, отбросив сомнение в его подлинности, и обвила руками прикрытую волосами шею.

– Люби меня!

– Я люблю тебя, Коко, – сказало нечто напротив, покоряясь ее поцелуям и приподнимая свои чудовищные брови на слове «люблю».

(Однако Нико никогда бы не произнес эту фразу, что относилось и к ней самой в равной степени. Он бы просто поцеловал ее один раз, но крепко и в губы, велел бы ей продолжать говорить, а сам сидел за столом и внимательно слушал. Такая у него была привычка – сидеть и слушать, поедая какой-то фрукт. Но ей было девяносто три года, и несчастное создание, так желавшее общения с ним и бывшее его женой, было заточено в расселине памяти. Все, что она хотела сказать ему, давно высохло на стебле, было погребено в земле, съедено и переработано червями, вновь выделено в почву, где и проросло, приобрело странные и неожиданные формы.)

К тому времени, когда она вернулась домой, Чиччо уже не ждал от нее завтрака и сам поджарил себе яичницу. Из пяти яиц. Скорлупки валялись в раковине вместе с посыпанными семенами корками половины батона белого хлеба; он не любил их. Она поведала ему о трагедии Рокко. Удивительно, но мальчик ничего не ответил, лишь стыдливо сгорбился над тарелкой и продолжил есть.

Чтобы как-то помочь ему, они должны занять пекаря на предстоящий день, это понятно? Рокко очень плохо, это очевидно, потому он будет непременно вести себя эгоистично. Их задача – переключить его внимание на что-то иное. Она ясно выразилась? Других планов на день, по ее мнению, у Чиччо не было.

Он жевал, жевал и глотал; сказал, что они с Нино собирались порыбачить на карьере, но он может и отказаться, если для нее важно его присутствие. (Ее предусмотрительность не была излишней, ведь «порыбачить на карьере» всегда означало, что он будет сидеть на видном месте в саду Энцо и читать.)

– Очень хорошо, – сказала она. – Мы его разговорим. И помни, бокал его всегда должен быть полным. Он расслабится и не захочет уходить. Надо непременно сделать так, чтобы он пробыл у нас по крайней мере до пяти, все это время должно продолжаться застолье. Что за выражение разочарования на лице?

– Нет, ничего.

– Тьфу на твое ничего.

– Ничего, просто… тук, тук, тук – часы тикают, проходят минуты. Ну, вы понимаете?

– Что произошло?

– Ничего не произошло.

– Откуда же этот совсем другой Чич? – Ничего такого, конечно, но она не может просто так ему это спустить. Он тяжелый, как камень-валун, справиться с ним – адский труд, как с плесенью.

– Я же говорю: ничего не произошло, – твердил он.