Конец

– Вы – человек, которому вы покупаете велосипед, и моя подруга, которая его продает.

– Я ничего не понял. А вы почему снимаете трубку? Это что значит? Значит, вы и есть она, так? То есть велосипед ваш, правильно?

Очевидно, несмотря на акцент, он был все же не местным, ведь живущий здесь не стал бы спрашивать, ее это велосипед или нет.

– Я договорюсь с подругой о времени встречи и цене, – сказала она.

– Мы встретимся, чтобы поговорить о долларах и центах?

– Торга не будет. Вопрос лишь в том, подойдет ли вам велосипед. Если вам нужен велосипед на срок больше, чем двенадцать недель, боюсь, моя подруга вам не сможет помочь.

– Я скажу вам: не беспокойтесь. Я уверен, нам нужен именно этот велосипед. Давайте перейдем к сути.

– Не думаю, что моя подруга согласится продать велосипед на таких условиях, – сказала Лина.

– Назовите место и время, – произнес мужчина.

– Перезвоните через десять минут, я вам отвечу.

– Место желательно в Вест-Сайде. На углу Висконсин-авеню и Оглайз-стрит есть небольшой сквер.

– Я записала.

Она повесила трубку и стала звонить миссис Марини.

Миссис Марини сказала, что может быть там на следующий день в десять.

Лина повесила трубку, выкурила сигарету, опрокинула солонку, поставила ее ровно, смахнула соль в ладонь, и в следующую секунду зазвонил телефон.

– Скажите, что будет лучше, если я не сам приду на встречу, – произнес мужчина.

– Сэр. Я поднимаю трубку и кладу трубку. Понимаете?

– Тогда, пожалуй, я не приду сам. Я пойду куда-нибудь в другое место, раз вам все равно, пусть девочки поговорят без меня.

– Как вам угодно, – сказала Лина и подошла к открытому окну, чтобы выбросить соль через плечо в траву. Она спросила: – Как ее подруге узнать его подругу?

По словам мужчины, у фонтана в сквере установлены лавочки, его девушка будет с собакой – шнауцером.

На следующее утро развлечения ради Лина решила прокатиться вместе с миссис Марини. Висконсин-авеню была главной улицей района, ее часто называли Старые Марши, Нижние Марши или просто Низы. Будучи девочкой, она несколько раз слышала, как очень старый человек говорил, что они выходят «на Низах» или едут оттуда. Название из ушедшей эпохи. Миссис Марини была одной из немногих, кто называл место именем, которое, вероятно, закрепится за ним в будущем, – Гаагой. Сама Лина говорила: «Новая Одесса», хотя понимала, что и это название скоро выйдет из употребления. Когда они с миссис Марини пересекли бульвар Тули, стало ясно, что витрины магазинов на Оглайз-стрит закрыты щитами, не горят неоновые надписи на кириллице. Они направлялись в ту часть города, куда ни за что бы не поехали, если бы знали, во что она теперь превратилась.

Девушка оказалась совсем не девушкой, а женщиной лет сорока. На ней был сильно накрахмаленный синий сарафан, на плечи наброшен белый мохеровый свитер. Миловидное лицо, обезображенное шрамами от прыщей. С ней была полная женщина возраста Лины, может тетя. Эта самая тетя сказала, что они были уверены, что подруга Лины – цветная. Лина ответила, что не сомневалась, что девушка звонившего окажется белой. Они обменялись репликами небрежно, словно для всех это была шутка, но в голосе каждого ощущалась неискренность. Цветные женщины опешили, услышав, какую сумму им придется заплатить. Миссис Марини просила спутницу покупательницы и Лину извинить их, она намеревалась задать женщине несколько личных вопросов. Лина, компаньонка покупательницы и собака перешли на другую сторону фонтана, чтобы не слышать их разговора. Растрескавшийся бетонный парапет фонтана покрывали опавшие листья, птичий помет и разбросанные детали сломанного радиоприемника.

На обратном пути в трамвае было невообразимо душно от плотной толпы людей. Белая женщина заставила сына встать и уступить место миссис Марини. Лина стояла, державшись за свисающий с потолка ремень, вагон набирал скорость, внезапно его качнуло и сзади Лину придавил мужчина, она его не видела, но ощутила неприятный запах изо рта. Ее сумочка покачивалась прямо перед лицом миссис Марини. Та пробормотала по-итальянски, что спросила женщину, не оказывал ли тот мужчина давление, которое было бы ей неприятно, и она ответила, что нет на свете более жалкого зрелища, чем желтый ребенок.

Лина сказала:

– Это ничего.

– «Ничего»? – передразнила ее миссис Марини. – Ничего – пустое место.

Женщина, у которой теперь мальчик сидел на коленях, посмотрела на Лину, задержала взгляд и вскоре начала нарочито медленно отворачиваться, как человек, застигнутый врасплох, пытающийся защититься, будто говоря каждым движением: «Нет, я смотрела не на тебя, а в точку рядом». Затем без видимой причины у Лины начались болезненные спазмы где-то внутри черепной коробки, за глазами. Она сильнее сжала ремень. Давление распирало голову, она ярко ощутила щемящую тоску по дому и потерю его навсегда, но отчего это?

И так же внезапно все прошло.