Конец

– Меня возмутило, что они даже не протерли ей лицо. Я не мог поверить. Все лицо ее было в грязи. Они даже не прикрыли ее пледом или простыней. Одной ноги у нее не было. Всей ноги. Я оглядел помещение, но ее не нашел. Было так ужасно, будто меня самого лишили ноги. Американец из Калабрии предложил мне сигарету, а я попросил принести воды и полотенце, умыть лицо, а он сунул мне сигарету. Я отчетливо повторил, попросил дать воды и полотенце, и он развернулся и вышел. Я сел и стал ждать, когда он вернется. Заглянул под стол, искал ногу, но ее, конечно, там не было. Солдат вернулся примерно через полчаса с чашкой чая. Тогда я встал и пошел домой. Взял, что мне нужно, и вернулся в школу.

Когда они прибыли на ферму, Франческо Маццоне ответил на вопрос, мучивший Энцо двадцать лет кряду: почему нельзя было выращивать винный сорт винограда в Аштабуле? Земля слишком хорошая. Даже в декабре еще не увяли летние растения, верхний слой почвы был очень темным и богатым. Старик предположил, что у них часто идут дожди, – так и было. Растениям едва ли приходилось бороться за выживание и сбрасывать часть ненужной листвы, для этого необходима песчаная, гравийная почва и мало осадков. Растения должны ощущать угрозу вымирания, чтобы бросить все силы на вызревание плодов. Никакая обрезка не изменит почву, виноград с мало-мальски приличным вкусом не вырастет, если не страдал корень. Он предположил, что здесь можно выращивать столовые сорта.

Он с интересом слушал рассказ Патриции о том, сколько вредителей ежегодно поражают урожай, и о затратах на опрыскивание, которое приходится проводить.

Напряжение из-за огромного размера грудей искривило ее спину, шея изогнулась, как тонкий стебель, удерживающий крупный цветок, но шаг все еще был широким и быстрым. Седые косы перевязаны прядями собственных волос, убраны наверх под капор. Она носила черное вдовье платье, хотя не знала, что случилось с Умберто, о котором теперь упоминала лишь в той степени родства, в которой он состоял с тем, к кому она обращалась: «твой тесть», «твой дедушка», а порой и «наш старый знакомый». О Кармелине и Тони она не упоминала вовсе.

В канун Рождества заснежило, мальчик спал на раскладушке в кухне, а мужчины – на соломенных матрасах на полу гостиной у камина. Энцо за всю ночь так и не провалился в сон ни на минуту; солома колола тело через ночную рубашку, храп отца донимал не меньше, чем его рассказы о прошлом. Впрочем, в доме свекрови он редко спал всю ночь, хотя обычно его тревожила тишина.

В конце концов он выбрался из дома, сунув ноги в резиновые сапоги и накинув пальто из шерсти мериноса, которое хранил на ферме. Элегантная вещь, хоть и поношенная, некогда принадлежавшая супругу миссис Марини, а он превратил его в тряпочку, об которую кролики Патрисии в гневе точили зубы.

Воздух был неподвижным и почти теплым, крупные снежинки плавно перемещались сверху вниз, будто скользили по поверхности, стараясь остаться незамеченными, хотя на земле из них образовался слой, доходящий ему до колен. Он зачерпнул их ладонью, стал есть и сразу ощутил, как охладился поток в венах.

Утром Рождества обменялись подарками: апельсины, грейпфруты, сыр. Из тусклой пряжи, купленной на распродаже за пять центов, Патриция связала крючком для Чиччо плед. После завтрака они все оделись и вышли на улицу. Патриция вела трактор, еле тащившийся по снегу, Энцо и мальчик стояли в прицепе и каждый, замахнувшись кувалдой, обрушивал ее на вершину столба. Старик шел за ними по одной колее, любуясь снегом, который никогда не видел в таком количестве.

Припорошенный снегом виноградник был похож на лист бумаги с одним повторяющимся словом; будто его печатали на машинке, но лента подсохла, и буквы, так хорошо читаемые вначале, были в конце едва различимы.

Что это было за слово? Скучающей, эксцентричной личности Чиччо Маццоне заснеженный виноградник напоминал о чистом листе, и о подвоях, и о столбах – все они походили на одинаковые буквы, повторяемые бесконечно. Это слово псевдолатинское, американское изобретение, которому предполагалось звучать, словно слетело оно с уст знатного римлянина, хотя на самом деле произнес его лоцман речного судна из Западной Вирджинии или странствующий проповедник; слово имело значение «сбежать» или «скрыться», но он бы предпочел не произносить его, с вашего позволения, пока не покинет это проклятое место.

Отец Чиччо наблюдал за мальчиком с глубоким удовлетворением: как огромная головка молотка плывет за парнишкой, как сгибается спина Чиччо и как, замахнувшись, он протаскивает ее в воздухе у себя над головой. Если на чистой странице разума Энцо и повторялось какое-то слово, незваное, неотступное, то это было не «паршивец» – теперь, десять лет спустя, больше нет – и не «Кармелина», как ни прискорбно это осознавать, это тоже остыло в его душе; но «спать».

«Спать», – твердили опорные столбы после каждого удара, а он бил и вдыхал серный запах дизельного топлива, сорвал с одной лианы замерзший побег и пожевал.