Конец

Было 19:14, как указывали огромные часы, прикрепленные к сводчатой крыше вестибюля.

– Скажи ему, что хватит меня целовать, – произнес Чиччо.

– Он ничего не понимает из того, что я говорю? – спросил Франческо Маццоне.

– Кое-что, – сказал Энцо. – Он не умеет говорить. Но понимает, если старается.

– Вы обсуждаете меня, но что говорите? – спросил мальчик.

Когда они вышли на улицу, Франческо пожелал узнать, принято ли здесь, чтобы дети одевались так мрачно. Из дверей магазина выплывали прекрасные чертовки, балерины, бродяги и разные иные силуэты.

– Он перепутал костюмы, – объяснил Энцо.

– Как прискорбно, – сказал Франческо.

– Вот наша главная площадь, – любезно сообщил мальчик.

– Он говорит, это площадь, – перевел Энцо.

– Благодарю, я и сам вижу.

По Кошоктон-стрит они прошли к водоему.

Франческо Маццоне достал из внутреннего кармана пальто пачку сигарет «Кэмел», вытряхнул две штуки и протянул Энцо и мальчику.

– Купил их в Йонкерсе. Очень высокое качество.

Голова его выглядела аккуратно, седые волосы были хорошо подстрижены.

Округлившиеся глаза Чиччо были полны благоговения и признательности.

Старик взял его за руку:

– Энцо, переводи.

– Что он сказал?

– Я умираю от голода, – сказал Франческо, обращаясь к мальчику. – И здесь всегда так? Мне в жизни не было так холодно.

Энцо начал переводить, но мальчик отмахнулся. Общаться и понимать друг друга им помогали пальцы и кивки. Когда они подходили к автомобилю около стадиона, мальчик уже использовал итальянские слова, которые, как он утверждал раньше, не помнит.

Они ехали на восток по Моми-авеню, Франческо сидел у окна, мальчик посредине, с коробкой передач между ног, и переключал скорость, когда Энцо выжимал сцепление.

Франческо и мальчик вели вполне сносный диалог, лишь изредка прибегая к помощи Энцо.

Они добрались до района, населенного цветными.

– Вот здесь живут ниггеры, – сказал мальчик.

– Эй.

– Что? Я думал это правильное слово.

– Что он сказал? – спросил Франческо.

– Здесь живут негры, – сказал Чиччо.

– Я говорил тебе, как нужно их называть.

– Существует специальный закон? – спросил его отец. Он имел в виду закон, регулирующий, кому здесь жить.

– Нет, – сказал Энцо. – Возможно. Честно говоря, я не знаю.

Несколько светофоров на их пути светили зеленым. Начался снегопад. Франческо вытянул палец, указал на себя, потом на автомобиль и произнес что-то очень быстро.

Мальчик сказал:

– Он раньше никогда не ездил в автомобиле?

– Быть не может, – произнес Энцо.

– Автобусы, конечно. Только так. Когда мы поедем к твоим братьям в Бергамо. И никаких частных автомобилей. Это очень странный автомобиль. Как называется?

– Пикап, – сказал мальчик.

Франческо повторил.

Дальше мальчик заговорил по-итальянски без намека на акцент:

– Твоя поездка, как она прошла? Было комфортно?

– Где ты научился так разговаривать? – настойчиво потребовал ответа Энцо.

– Не учился я. Не знаю, – сказал мальчик и сдвинул рычаг вниз. – Как-то само вышло.

Таким он был, этот мальчик. Открывал рот, что бы ни касалось его гнилых зубов.

Мальчик показал, где их церковь.

Энцо венчался в ней двадцать три года назад, профсоюзный значок удерживал бутоньерку, а вместо родственников рядом стояли парни из бригады двести тридцать восемь. На Кармелине был атласный костюм и маленькая шляпка с вуалью. По утрам он просыпался, вдыхая аромат розового мыла, исходивший от пряди волос, откинутой на его шею.

Что-то заставляло Энцо постепенно замедлять ход. Это нечто жило в нем долгое время. Похоже на подброшенный вверх мяч, который достигает наивысшей точки, замирает и начинает медленно падать.

Франческо Маццоне закинул ногу на ногу, вкрадчиво потянулся и взял мальчика за подбородок. Потом принялся поворачивать влево и вправо, придирчиво разглядывая, как владелец ранчо на аукционе живого скота.

– Такой красивый мальчик, – отрывисто произнес он по-итальянски. – Но ты должен что-то сделать с этими зубами, Энцо. Лимонный сок и бикарбонат. Утром и днем.

– Что он сказал? – спросил мальчик.

Энцо не ответил.

Завтра День Всех Святых, а потом День всех усопших, а он забыл купить свечи, чтобы зажечь в доме в память об умерших.

11

Какой-то мальчишка схватил Чиччо за волосы, мальчишка из государственной школы, от которого пахло сыром «Мюнстер», эдакий хлыщ с поднятым воротником вельветового пиджака. И неважно, как началась драка. Это случилось в городе, у грузовой станции Новая Одесса. У Чиччо было его обычное преимущество – рост и размах рук. Но у парня, видимо, не было никакого самоуважения, он взял Чиччо за волосы и ударил лицом о шпалу.

Теперь из раны на скуле Чиччо текла кровь, он едва дышал от страха перед тем, что миссис Марини будет с ним делать. В прошлом у него уже была похожая рана – на плече, – он закрывал ее рукавом и так запустил, что гной потом пришлось вычерпывать ложкой. Случилось это вечером в среду, перед самым Днем благодарения – праздником, который они не отмечали шесть лет, с той поры, как ушла его мать. Ему никто так и не объяснил причину.