Кондратенко

В два часа дня 1 марта Александр II выехал в карете из Михайловского дворца в сопровождении обычного конвоя. Сзади кареты царя на расстоянии не более двух саженей находился в санях полицмейстер Дворжецкий с капитаном Кохом и ротмистром Кулебякой. Кортеж, миновав Инженерную улицу, повернул направо, на набережную Екатерининского канала, направляясь к Театральному мосту. Карета не проехала и пятидесяти саженей, как под ней раздался оглушительный взрыв. Карета соскочила с колеса, забилась в агонии одна из лошадей, на окровавленном снегу кричали раненый казак и прохожий мальчик. Конвойные солдаты схватили на панели со стороны канала какого-то человека. Им оказался девятнадцатилетний народоволец Николай Иванович Рысаков. Соскочивший с саней Дворжецкий подскочил к карете и с удивлением увидел выходящего из нее совершенно невредимого царя. Александр II направился к Рысакову. Какой-то офицер, очевидно не узнавший царя, спросил его: «Что с государем?» — «Слава богу, я уцелел», — ответил тот. Рысаков, услышав это, крикнул: «Еще слава ли богу?» Слова молодого человека оказались пророческими. Спросив у него, он ли бросал бомбу, и получив утвердительный ответ, Александр повернул к карете и не успел сделать десяти шагов, как у него под ногами раздался новый взрыв. Царь был тяжело ранен и в тот же день в 3 часа 25 минут пополудни скончался. Виновник второго взрыва так и не был обнаружен, и полиция, проведя дознание, пришла к выводу, что им был один из пострадавших. Этот неизвестный человек был поднят на месте взрыва и доставлен в бессознательном состоянии в придворный госпиталь конюшенного ведомства, где и умер спустя восемь часов. Перед смертью он пришел в себя и на вопрос о своем имени ответил: «Не знаю».

Эхо взрыва на набережной прогремело по всем уголкам необъятной страны. Роман, как и большинство однокурсников, негодовал. Много раньше до него доходили слухи, что в стране неспокойно. Проходя вдоль решетки Летнего сада, он невольно останавливался у того места, где прозвучал когда-то выстрел Каракозова, слышал о народниках, но был бесконечно далек от этих людей, не знал причин, побудивших их встать на путь борьбы. Поэтому он не мог оправдывать события 1 марта. Это и неудивительно. В России только начинало зарождаться революционное движение. Хотя были и среди военных люди с революционными взглядами, в целом армия и, в первую очередь, офицерство были настроены глубоко монархически.

На престол вступил новый царь Александр III.

В России начались годы всеобщей подозрительности, финансовой реформы и винной монополии. Энергичный царь был сторонник русского духа, и это коснулось едва ли не всех областей общественной, политической и даже сугубо бытовой жизни. В армии на смену офранцузенным кепи пришла добротная русская мерлушка, тесные мундиры заменила получившая столетнюю жизнь гимнастерка, а бритые лица, опушенные «легкомысленными» бакенбардами, буйно заросли бородами.

Именно в это время выпускники Николаевской инженерной академии получили на грудь долгожданных серебряных орлов и Роман Кондратенко возвращался на Кавказ, но уже не в Тифлис, а в Батум, в Чорохскую инженерную дистанцию.

Батум встретил новоиспеченного военного инженера неприветливо. Лил проливной тропический дождь. Улицы города, более походившего на захолустное местечко, залили потоки воды. Несколько европейских домов нелепыми башнями возвышались над скопищем домишек и просто хибар. И только порт выделялся совершенством и благополучием.

В представлении начальству и знакомстве с окрестностями прошла неделя, надо было приступать к работе, но конкретного дела не предвиделось. Роман начал нервничать, вспомнил знакомую обстановку саперного батальона и окончательно впал в уныние. И тут судьба преподнесла ему такой подарок, о котором можно было только мечтать.

Ровно через месяц после прибытия на Кондратенко возложили поручение разработать проект новой крепости в Батуме взамен имевшихся там береговых батарей. Последняя война и появившаяся в ее результате возможность возродить русский флот на Черном море поставили перед военным и морским министерствами новые задачи. Кроме укрепления основной базы флота, крепости Севастополь, встал вопрос и о защите Черноморского побережья Кавказа. Батумская, или, как ее стали называть, Михайловская, крепость была лишь звеном в цепи подобных укреплений.

Кондратенко с усердием занялся делом государственной важности. Почти два года он занимался этой работой. Несколько раз приезжал в Тифлис. Елисей Исидорович тоже неоднократно посещал Батум, и в каждую встречу едва ли не единственным предметом их бесед был проект крепости.