Кондотьер Богданов

Ландмейстер кривил душой. Он знал ответ на свой вопрос. Трудно рассчитывать на человека, предавшего род и веру. Братья приходят в орден по благословению семей. Они помнят предков и страшатся запятнать честь рода. Но даже происхождения недостаточно. В ордене суровая жизнь. Пост и послушание, молитва и целомудрие — не каждый согласится принять такой обет. Зато если принял… Предателей в ордене не бывает. Никто с крестом на белом плаще не перейдет к язычникам. Вынесет голод и жажду, устоит под пытками, и, умирая, будет славить Господа. Борьба с язычниками жестока и стоит крови. А также — золота. Плесков — ворота к неисчислимым богатствам. Если орден овладеет городом, русские князья станут сговорчивыми. Возможно, отринут схиму и примут истинную веру. Тогда и литовские хищники покорятся. Никому не устоять. Даже татарам, при воспоминании о которых бледнеет и холодеет Европа. Орден давно смотрит на Восток, но без успеха, слишком мало сил. Если захватить Плесков и прочно удерживать, успех придет. Плесков — вольный город, сам избирает себе правителей. У великого князя Руси нет на него ленных прав, никто не станет выгонять захватчиков. Плесков не станет casus belli — поводом к войне. Русским князьям не до того: собирают дань татарам. Поворчат, успокоятся, приедут договариваться. С ландмейстером им не с руки, но в Плескове сядет русский князь. Или литовский, что без разницы. Литва — та же Русь, крещеные князья не первый век женятся на русских, в их жилах осталось мало литовской крови. Говорят по-русски, обычаи и те же. Внешне ничего не изменится. Плесковом правит вече и боярская старшина, дружину водит князь. Вече и старшину заменит орден, князь останется. Каков замысел! Будущий князь Плескова предпочел девку…

— Как вышли из Сборска? — спросил Готфрид.

— Путила вывез! — воспрянул Казимир. Похоже, ландмейстер сменил гнев на милость. — Прятал нас с Жидятой три дня, а после уложил в повозку, завалил кулями с шерстью. На воротах не обыскивали — купца в Сборске чтят. Никто не ведает, что служит ордену. В бытность мою князем его не привечал.

«Хоть на это ума хватило!» — подумал Готфрид.

— Путила разведал о Богдане, — продолжил Казимир. — Летает на птице из дерева и железа, птица трещит и воняет. Плюется огнем. Одним плевком вышибла ворота, треском убила кметов на стенах. Богдан — великий колдун, с ним чародейка-язычница.

Ландмейстер кивнул — наслышан. Донесли. Намного раньше, чем Казимир появился в Вендене. Лазутчиков у ордена хватает.

— Капитан наемников перешел на службу к Богдану.

Готфрид поднял бровь.

— Перешел! — подтвердил литвин. — Конрад встал на площади и закрылся щитами. Но Богдан поразил двоих солдат, пригрозил убить всех. Пред его жезлом, мечущим смерть, устоять невозможно. Конрад присягнул, чтоб уцелеть. Поклялся служить до Рождества Богородицы.

«Наемник не глуп! — оценил Готфрид. — Наверняка пронюхал про наш поход, знает время выступления. Русским от него пользы никакой — нападать на Сборск сейчас некому. А вот после Рожества Богородицы… Славно! Рота латников — в переходе от Плескова, к тому же содержится за счет русских!»

Морщины на лице ландмейстера расправились. Теперь он знал, что делать.

— Поскачешь в Плесков! — велел Казимиру.

Лицо литвина исказилось.

— Довмонт казнит меня!

— За что?

— Служу ордену!

— Кто знает?

— Княжна!

— Ты ей сказал?

— Нет! Догадаться не трудно. Наемники…

— Князь может нанять кого угодно, — сказал Готфрид. — В чем тебя упрекнуть? Усмирял Сборск? Так город взбунтовался! Привел иноземных солдат? Твое право! Посадил княжну под замок? Подбивала народ бунтовать… Чем ты провинился перед Довмонтом? Ничем! А вот другие… Непокорная княжна с дружиной покойного князя отбила город у законного посадника! Призвав на помощь колдуна! Довмонт не потерпит. Он христианин, причем, как любой новообращенный, не в меру ревностный.

Казимира передернуло, Готфрид сделал вид, что не заметил. Стерпит! Давно кланялся идолам? Если б не пошла среди литовцев резня, где б ты был, Казимир?…

— Проси Довмонта призвать на суд княжну и, главное, колдуна! Князю будет любопытно на него взглянуть, а нам польза. Им не отпереться! Сотни людей видели, как колдун летал, как творил зло. Никто не станет на сторону язычников. Непокорных накажут, город вернут.

— Можно мне взять Жидяту!

— Нет! — сказал Готфрид.

— Почему?

«Мне он нужен!» — хотел сказать Готфрид, но сдержался. Казимиру о замыслах ландмейстера знать незачем.

— Сотника обвинят в насилиях, ему не отпереться, — сказал Готфрид. — Свидетелей много. Станут пытать — расскажет про орден. Без него ты заявишь: не ведал о злодеяниях. Не доносили.

Казимир кивнул.

— Не медли! Скачи сегодня! Тебе дадут людей и снабдят в дорогу. Я распоряжусь.

Литвин поклонился и вышел.

«Глупец! — пожал плечами Готфрид. — Не заметил логического изъяна в моей речи. Будет биться за ничто. Nudum jus — пустое дело. Выгорит — хорошо, не получится — не страшно. В последнем случае, Довмонт его казнит. Пусть! Vae victis — горе побежденным! Казимир может сколь угодно болтать нашем походе. Раз солгавший, кто тебе поверит?…»