Конан и Слуга Золота

Неторопливо пройдя все двести футов и спустившись ещё на несколько ступенек, Хаттаф отпер ещё одну дверь и предостерегающе поднял руку, буркнув: «Это я!»

Двое дюжих горцев, которым Хаттаф доверял всё же побольше, чем лучшим из городских сардаров, опустили оружие и вытянулись по струнке.

Хаттаф двинулся дальше. Ему предстояло пройти ещё с четверть мили ходов лабиринта под дворцом, спуститься на пару сотен ступеней вниз и пройти секретный туннель, ведущий к надёжно укрытой в естественной полости скалы сокровищнице.

Боташам повезло: такой надёжной и неприступной пещеры, с непоколебимыми и молчаливыми стенами, не было, наверное, больше ни у одного правителя.

Да, камни молчали. А они могли бы о многом рассказать… И не только о событиях последних месяцев, а и о всей истории создания и существования сокровищницы. Что там Хаттаф с его амбициозными целями и примитивными прямолинейными методами! Вот предки нынешнего султана явно не отличались миролюбием и порядочностью и до сих пор неубранные — то ли по забывчивости, то ли — специально в назидание, так сказать, остальным узникам, попадались в отдалённых камерах, закутках и даже переходах-коридорах… Но это уже другая история.

Хаттаф ускорил шаг. Через несколько часов, когда вновь появится чудище, он сам отошлёт лишнюю охрану, заменив людей султана своими. О том, что происходит в полнолуние под сводами гигантской пещеры, не должен знать никто.

О таком он и сам предпочёл бы ничего не знать! Но поседевшие виски заострившегося и осунувшегося лица в зеркале всякий раз напоминали ему о новом хозяине. А воспоминания об ужасных, душераздирающих воплях несчастных пленниц, отданных монстру на потеху и заклание, не позволяли забыть, чем грозит ослушание.

При одной мысли, что всесильное и всепроникающее чудовище сделает, если хоть чем-то прогневить его или не выполнить хоть малую толику из указаний, заставляли спину покрываться липким противным потом, а сердце — ускорять свой бег… О, эти дикие вопли несчастных…

Но что это с ним? Ему ничто не угрожает. Ведь несмотря на бессонные ночи и невероятные трудности первых недель он всё сделал, всё успел подготовить… И всегда будет делать то, что необходимо. То, что нужно. Нужно — Хозяину.

Всегда.

Только дурак, излишне отягощённый избытком совести, добровольно откажется от власти над людишками.

А он — не дурак. Он — не откажется от такой власти, какою бы ценой она ни доставалась. И плевать на цену — ведь расплачивается не он!.. А жалкие уколы этой так называемой совести он уж как-нибудь… Переживёт.

* * *

Каринэ было плохо. Мучительно болела голова. Тошнило.

Облегчить свои мучения она, однако, не могла. Повязка на глазах сильно давила, стягивая голову словно раскалённым обручем. И кляп был явно вставлен профессионалами — челюсть затекла. Руки и ноги тоже связаны на совесть — не пошевельнуться! Да, поймали и «упаковали» её явно не новички! Но зачем? Зачем?

Она стала делать дыхательную гимнастику, которой владела ещё с детства. Голова вроде стала болеть поменьше. Теперь она чётче вспомнила своё похищение: ужасный запах, тиски стальных рук, злобный оскал Лавины… И — темноту.

Потом… Потом? Что же это были за смутные ощущения на грани забытья?

Вроде её во что-то завернули и несли, несли… словно в носилках.

А может, и правда её несли в крытых носилках — паланкине — те, кто её похитили? Ведь в открытую по улицам Ферхема связанную женщину не понесёшь! Ох…

Нет, она не поручится за это — слишком плохо ей тогда было. Но связана она была с самого начала. Попробуем-ка хоть чуть-чуть ослабить…

Нет, верёвки не ослабить и не расшатать узлы — они мокрые. И связана она и в кистях, и в локтях, причём за спиной — не выскользнешь. Ноги тоже стянуты на совесть.

Кинжал, конечно, забрали… И перетереть верёвки ни обо что невозможно — вокруг только голый досчатый пол, который она уже весь исползала в поисках хоть чего-то острого или зазубренного…

Сколько времени она уже здесь, в этой маленькой глухой пустой комнатёнке? Часа два? Шесть? Десять? Трудно судить. Ни одного внешнего звука не проникает за мощные глухие стены. Но раз она ещё не очень страдает от жажды, то вряд ли с момента её похищения прошло очень много времени. Наверное, часов пять-шесть, не больше…

Ах, сколько запоздалых дум и сожалений пронеслось за это время в её маленькой головке! Корить нужно только себя! Конечно, она уже давно не попадала в серьёзные передряги, вот и расслабилась. Но всё равно — как можно было так глупо попасться?! И ведь её любимый варвар тоже почуял неладное — он так и сказал. А она — она дура! Зачем она велела ему отпустить эту хитрую и подлую стерву? Может, приревновала?

Как знать, если бы Конан потряс тогда эту злобную драную кошку как следует, они бы узнали правду и убереглись? Или, вернее сказать, — она бы убереглась?..

Нет, вряд ли. Вряд ли даже киммериец со всей его первобытной силой вытряс хоть что-то из этой скользкой твари.