Компонент

– Что значит «недотыкомка»? – сказала она. – Как вы смеете называть меня недо… тыканной?

– Слушайте, хотите чашку чая? – сказала я. – Постойте здесь. Я вынесу.

– Я ХОЧУ, ЧТОБ ТЫ СДОХЛА! – заорала она сквозь слезы.

Она уже рыдала.

– Что вы сделали с моей матерью? – спросила она между всхлипами.

– Ваша мать до сих пор не нашлась? – сказала я.

– Нашлась, – сказала Иден. – Она дома. Но типа… Типа, хоть она и вернулась, мы ее больше не узнаем.

Не успела я отступить, как она рухнула на меня, заливаясь слезами, и вцепилась мне в руку.

– О боже! – сказала я. – Нет.

Я развела руки в стороны.

– Мне нужно где-то присесть, – сказала она. – Кажется, я сейчас упаду в обморок.

Я настежь распахнула окна гостиной и усадила ее там. Пошла помыть руки. А когда вернулась и встала в дверях, она уже осматривала полки.

– Так много книг, – сказала она.

– Гораздо меньше, чем было, – сказала я. – Я потихоньку их сбагриваю.

– Зачем? – сказала она.

– Старею, – сказала я.

– Звучит стремно, – сказала она.

– Спасибо, – сказала я.

– Вы эр-и-дэ? – сказала она. – Я – да.

– Не знаю. Я – что? – сказала я.

– Это значит «работаю из дома», – сказала она.

– А, ну да, – сказала я. – У меня во дворе мастерская.

– Что, в том старом сарае? – сказала она.

– В том старом сарае, – сказала я.

– Чем вы занимаетесь? – сказала она.

– Я художник, – сказала я.

– Декоратор?

– Нет, – сказала я. – Другого рода.

– Ушли в отпуск за свой счет? – сказала она.

– Нет, – сказала я. – На аварийном запасе.

– Я тоже была поначалу, – сказала она. – Но потом в прошлом году мы получили новый крупный контракт, так что у админа крыша поехала, и нам пришлось организовывать мероприятия, в которых мы совершенно не шарили и постоянно лажали.

– Понятно. Вы с чем чай пьете? – сказала я.

– Не хочу чая, – сказала она. – Ничего не хочу. У всего ужасный вкус.

– А, – сказала я. – Ой-ой-ой.

– Будто гниль какая-то, – сказала она. – У меня жжение и запах в носу: все кажется одинаковым. Уже два месяца. Не хочу больше никогда ничего есть.

– Долго болели? – сказала я.

– Совсем не болела, – сказала она. – Я не болею. Просто однажды почему-то перестала чувствовать вкус, как раньше. А теперь даже не чувствую вкуса еды с насыщенным вкусом – к примеру, чего-нибудь пикантного. Не говоря уж о том, чтобы с удовольствием съесть кусок хлеба.

– Пройдет, – сказала я. – Вроде бы они появляются со временем – вкус и запах.

– А если не появятся? – сказала она.

– Возможно, вам придется немного пожить с такой перспективой, – сказала я.

Ее лицо исказилось от отчаяния.

– Ненавижу, – сказала она. – Я хочу чувствовать вкус еды так же, как раньше. Хочу, чтобы все стало, как раньше.

Я села на подлокотник самого дальнего кресла в другом конце комнаты.

– Сейчас вы отпустите какую-нибудь шутку насчет того, что я теперь безвкусная – как Ли делает, – сказала она.

– По-моему, все мы сейчас под очень сильным давлением, – сказала я. – По-моему, в воздухе многовато эмоций, и не только потому, что столько людей болеют. По-моему, нас окружает бездна отчаяния и злобы – еще больше, чем раньше.

– Ка-вэ-эс[23], я не злюсь, – сказала она, вытирая рукавом слезы.

Она сказала это злобно.

– По-моему, мы уже лет пять впитываем злобу как губки, – сказала я. – Вы же не первая стоите возле моего дома и орете.

– Так вы уже разрушали чью-то семейную динамику? – сказала она.

– Как-то раз, за пару лет до нашей эры – в смысле, до ковида – я сидела на стуле, на котором сидите сейчас вы, и просто читала книгу, – сказала я. – А на улице начали вопить мужчина и женщина, которых я не знала и никогда больше не видела. Через минуту до меня дошло, что они вопят прямо в окно моей гостиной. На меня. Поэтому я открыла окно и спросила, в чем дело. Женщина сказала, что моя гостиная ее просто бесит. А мужчина обозвал меня лентяйкой. Я понятия не имела, о чем они. Потом до меня дошло, что их бесили мои книги.

– Они орали на ваши книги? – сказала Иден Пелф.

– Прикол, – сказала я. – В детстве мне казалось, что облицевать всю комнату книгами – самое захватывающее, что можно с ней сделать.

– Что вы им ответили? – сказала она.

– Что считаю книги очень важной вещью, – сказала я.

– Почему? – сказала Иден.

– Гм, – сказала я. – Ну, потому что я так считаю. И они обозвали меня мразью, пустым местом, а я ответила, что место никогда пустым не бывает. И мужчина велел мне завалить хлебало, а женщина сказала, чтобы я перестала ему дерзить, после чего они ушли. А я вернулась к своей книге.

– Нет, я имела в виду, почему книги важны? – сказала она.

– Помимо того, что они доставляют удовольствие? – сказала я. – Потому что… гм… потому что это один из способов представить себя кем-то другим.

– А зачем нам это вообще? – сказала Иден.

– А почему бы и нет? – сказала я.

– Так вот что вы сделали с нашей матерью? – сказала она.

– Пф-ф, – сказала я.

Иден стала изучать взглядом комнату до самого потолка и дверей, ведущих вглубь, словно искала улики – словно пыталась установить, не держу ли я где-нибудь у себя взаперти других матерей. Но потом…

– О! – сказала она.

Она взяла книгу с полки рядом с собой.