– О твоем первом браке. О том, как ваша семейная жизнь превратилась в одно название. Ты сама мне об этом рассказывала, и Нина Бэкворт тоже. Говорит, очень личный рассказ. Наверное, нелегко было такое написать?
– Да нет.
Джоанна пила вино из своего огромного синего бокала. Видимо, Джек налил ей, как только Эшворт и Вера ушли.
– Трудно не было. Я столько лет копила в себе ненависть, когда увидела объявление о наборе в Дом писателей, села за этот стол да и выплеснула все наружу. Рассказ отправила быстро – пока не передумала.
– Писать стало проще, потому что ты перестала принимать лекарства? Поэтому ты прекратила пить литий?
– Чтобы добавить креатива? – усмехнулась Джоанна. – Нет, не в этом дело. По крайней мере, не совсем так.
– А как тогда?
Вере вспомнились слова Джека до того, как закрутилась эта история с убийством – что Джоанна нашла любовника. Но тут он как раз вернулся на кухню, поэтому Джоанна только покачала головой и отвечать не стала.
– Дашь мне почитать?
Вера откинулась в кресле, поднеся ко рту бутылку. Было видно, что вопрос застал Джоанну врасплох.
– Эшворт должен был сам попросить, но мне не хотелось ничего говорить, пока он был здесь.
– А какое отношение мой рассказ имеет к смерти Тони Фердинанда?
– Но Фердинанд же его прочитал, так? А он, говорят, был тем еще извращенцем.
– И? Думаешь, моя история его возбудила?
Джоанна вновь запрокинула голову и расхохоталась.
– Нет, он был обыкновенным извращенцем, – сказала она, отсмеявшись.
– Рикард тоже видел рассказ?
Вера пыталась разобраться во всех хитросплетениях сложившихся обстоятельств, и неважно, если кому-то ее идеи казались смешными.
– Присланные работы показали всем наставникам, – объяснила Джоанна.
– И Рикард узнал тебя?
– Если и узнал, то виду не подал.
– Ему понравился твой рассказ?
– Не знаю. Личная беседа у меня с ним была назначена уже после смерти Фердинанда, так что встретиться мы не успели.
Наступило молчание: каждый обдумывал, что же это могло значить.
– Так что рассказ может быть важен для расследования, – протянула Вера. – Может, и нет, но как знать. Понимаешь почему?
Джоанна не ответила, и Вера продолжила:
– Я могу взять экземпляр у Миранды Бартон. Но сначала я хотела спросить у тебя.
Джоанна кивнула. Она подошла к комоду и достала из ящика конверт формата А4.
– Только так, – сказала она. – С компьютера я его удалила.
– Не хотела, чтобы Джек прочитал? – спросила Вера довольно тихо.
Джек, сидевший на другом конце стола, кажется, хотел что-то сказать, но не стал. «Молчать – совсем не в его духе, – подумала Вера. – Может, он наконец повзрослел?»
– Дело не в том, что это большой секрет, и стыдиться мне нечего. Разве только того, что я поверила этому подлецу. Но ты же знаешь, какой у меня Джек.
Джоанна повернулась к мужчине и улыбнулась ему почти что с материнской теплотой.
– Я боялась, он разозлится и пойдет изображаться из себя героя.
– Так, хватит меня обсуждать, я вообще-то тоже здесь, – шутя перебил Джек.
Но Вера не обратила на его слова никакого внимания:
– Ты думала, он пойдет искать твоего бывшего и задаст ему?
– Вроде того. Джек бы разорвал его при встрече.
– Серьезно?
Теперь Вера свой вопрос адресовала именно Джеку. Костяшки пальцев на его руке, сжимавшей бутылку, побелели. Если б он сжал ее чуть сильнее, бутылка бы точно треснула.
– Конечно. Встреться он мне – убью.
– Мне бы этого очень не хотелось, – сказала Джоанна, внезапно посерьезнев. – Пола Резерфорда и Джайлса Рикарда я больше ни в чем не виню. Не они сделали из меня жертву. Я сама. Пора уже брать на себя ответственность за то, что с тобой происходит.
Вера сидела в постели и читала рукопись, которую ей дала Джоанна. В спальне было холодно. Камин, который она разожгла для Джо, давно погас, а центральное отопление она так и не удосужилась включить. За спиной у нее лежали две подушки, а на плечах – запасное одеяло. На прикроватной тумбочке стояло горячее молоко с виски. За окном было тихо, не слышно ни звука. Но в голове Веры звучали голоса людей из рассказа.
Да, это было художественное произведение, вымышленное, но в главной героине, Мэгги, легко угадывалась Джоанна. И пока Вера читала, Мэгги, которая была смущена и злилась, говорила аристократическим голосом Джоанны.