– Я должен взглянуть. Мы успеем сгонять туда и вернуться, а ты купишь лекарство для зубов своему мальчику.
Восемь часов вечера. Прошло двадцать три часа с того момента, как я впервые очнулся на незнакомой улице без памяти. Наконец начался обещанный синоптиками буран. Ветер усилился, и снег валит так, как еще не было. Я веду машину. Голова у меня раскалывается от тупой боли, руки кажутся онемевшими, чужими, но я заставляю себя держаться. Видимость не больше нескольких метров, но, по крайней мере, никто не попросит меня дыхнуть в трубочку, и я избегаю улицы с дорожными камерами на тот случай, если убийца за нами следит, – хотя и сомневаюсь, что система автоматического распознавания номерных знаков будет работать в такой снегопад. Мы проезжаем мимо стоящих машин и пустых автобусов. Немногие прохожие закрывают лицо воротником, словно разбойники с большой дороги. В зеркало я с трудом вижу Бекса, прильнувшего к лобовому стеклу. Пытаюсь разглядеть, нет ли за нами «хвоста», но снег слишком плотный.
И…
И приходят воспоминания.
Обрывки падают на меня, подобно кружащимся хлопьям снега; этот Р., человек, которым я был, воспоминания принадлежат ему и мне.
Всё и ничего.
Разбитое зеркало. Слишком много кусков, не стыкующихся друг с другом. Слишком много осколков…
И вот в какой-то момент мы оказываемся на улице, проходящей мимо строительной площадки на том месте, где когда-то стоял мой дом. На Сент-Дунстан-клоуз мало что изменилось по сравнению с прошлой ночью, когда меня здесь высадило такси: вот только снегопад усилился и ветер более пронзительный. «Форд Фокус» останавливается сзади.
Что связывает мой старый дом с одной мертвой медсестрой и другой в коме, если вообще что-либо связывает? У меня возникает пугающее чувство, что я не должен был приезжать сюда. Что это какая-то западня. Но Р. написал: «СДК». У него должны были быть на то какие-то причины.
Я открываю дверь и снова оглядываюсь назад, убеждаясь в том, что нас не преследовали. Ветер швыряет мне в лицо снег, забивая глаза и рот, прежде чем я успеваю нырнуть обратно в «Астру» и достать теплую одежду Бекса. В десяти метрах от себя я вижу, как тот, натянув теплую одежду, лежавшую в «Фокусе», идет против ветра ко мне.
Ежась от холода, мы натягиваем поверх теплых курток желтые жилеты со светоотражающими полосами, шапки и рукавицы. Помимо воли я смеюсь, поражаясь глупости происходящего. Говорю:
– Два полярных исследователя на северо-западе Лондона.
Бекс также видит во всем смешную сторону и вскидывает руку в приветствии, полный восторга, словно укутанный в теплую одежду здоровенный десятилетний ребенок; к нему снова вернулось хорошее настроение.
– Что будем делать, шеф?
– Сходим и посмотрим. Ищем все, чего не должно быть. Все, что удивит или покажется не к месту.
На какое-то мгновение ветер затихает, и мне кажется, что я слышу, как неподалеку останавливается машина и глушит двигатель. Но вокруг ничего нет, лишь безмолвно кружащийся в ночи снег. Через секунду ветер завывает снова.
– Будь осторожен, – говорю я, запирая «Астру».
Борясь с ветром, мы подходим к деревянному забору вокруг стройки. Единственный вход через запертые железные двустворчатые ворота, слишком высокие, чтобы через них перелезть. В воротах воет ветер. Я ударяю по створке ногой раз, затем еще раз, а Бекс воодушевленно наваливается на нее – безрезультатно. Я хлопаю его по плечу и указываю на забор. Напираю на деревянную панель плечом. Боль разливается по руке и шее, но панель смещается на шесть дюймов.
Снова толкаю плечом панель и протискиваюсь в образовавшуюся щель. На это уходит полминуты, но вот я уже внутри и жду Бекса. Тот подбирает с земли кусок доски и, работая им как рычагом, расширяет щель, после чего присоединяется ко мне. Улыбаясь, кладет кусок доски на плечо, словно солдат на параде.