Командарм

За следующие пять недель Кравцов ни разу не открыл ящики с трофейными документами. Они так и оставались в его кабинете, уложенные вдоль стены, словно укор: всегда на глазах, прямо перед письменным столом. Тем не менее работал он много, иногда – и даже часто – пропуская из-за этого занятия в академии и возвращаясь домой, в гостиницу, далеко за полночь или не возвращаясь совсем. Но зато его несгораемый шкаф медленно, но верно наполнялся разного рода бумагами. Тонкая папочка, полученная когда-то, кажется, целую жизнь назад, от Лонгвы, постепенно превращалась в объемистое дело, потенциально более опасное, чем бомба, убившая в девятнадцатом году секретаря Московского комитета Загорского. Образ вполне идиотский, если честно, но именно так и подумалось однажды Кравцову, когда он в очередной раз просматривал дело «Оборотня». Допрос Петра Авена, докладная записка товарища Стуцки, беседа с Львом Зиньковским, воспоминания Беркмана… Взрывная сила документов, собранных за эти дни группой Кравцова, могла похоронить многие репутации и стереть в пыль многие далеко идущие планы.

– Я думаю, этого достаточно, – Стецько, которого теперь называли Колядным, положил перед Кравцовым чистовик «резюме» и пожал плечами. – Все равно больше не накопать, да и не надо. Здесь не только на расстрел, тут вполне на четвертование хватит.

Эдельвейс оказался просто незаменим. И людей нужных знал, и образование имел – реальное училище, курсы бухгалтеров и школа прапорщиков – и рука не дрожала, если приходилось «актировать» кого-нибудь по ходу дела. А такое случалось, увы, не раз и не два. Гражданская война на то и гражданская, что в ней «граждане» воюют. А потому и куртуазные законы ведения войн им не указ. Впрочем, Кравцов знал, во что ввязывается, оставляя у себя папочку бывшего начальника «сводочного» отделения, в один момент превратившегося в Харькове – ну, словно Золушка в принцессу – в начальника Разведотдела Военных сил Украины и Крыма. Знал, но взял, принял ответственность на себя и уже через несколько дней вызвал в Москву Стецько, оформив перевод своей властью «комбрига для особых поручений». А держать товарища Колядного и некоторых других товарищей «в узде», имея на руках такие козыри, как документы Будрайтиса, было лишь делом техники, притом не самой изощренной. Цинично звучит, но по существу верно, а главное, механизм-то эффективный, кто бы спорил! Группа построилась быстро и работала великолепно, хотя ни сил особых – пять человек, – ни средств у Кравцова не было. Ну, денег, допустим, не было теперь ни у кого, а Макс Давыдович предполагал все же, пусть и на следующем этапе, «несколько разбогатеть». Однако на данный момент все так и обстояло: работали практически без «презренного металла» и тем более без спецсредств, на честном слове, энтузиазме и чувстве безысходности.

И сработали, следует признать, неплохо.

– Ладно, – согласился Кравцов, еще раз просмотрев «резюме». – Вероятно, ты прав, Виктор. И лучшее, действительно, враг хорошего. Но на том уровне, где мне предстоит разговаривать, «пустяки» могут угробить даже слона. Поэтому… Поэтому ждем курьера из Риги и делаем вид, что нас нет. Я ясно выразился?

– Вполне, – кивнул Стецько, начавший, казалось, получать удовольствие от этой странной во всех смыслах затеи.

– Тогда переходим к следующему вопросу, – закрыл тему Кравцов. – Что с Лесником?

– Я перепроверил все, что возможно, – Стецько оказался человеком не только быстрым в стрельбе и решительным в действиях, но и обстоятельным, понимавшим, где кончаются авантюры и начинаются дела. – Чудес не бывает, Макс Давыдович, он просто уголовник. Последний раз мелькнул у Блакитного…

– Блакитный? – переспросил Макс. – Что-то знакомое… но никак не вспомню.

– Пестушко.

– Ах, вот оно что! Так Пестушко ведь анархист-максималист, нет?

– Бандит! – коротко и зло ответил Эдельвейс, который как раз и являлся – от и до – настоящим анархистом-максималистом. – Только идею, сука, замарал! Ничем он, Макс Давыдович, от петлюровцев не отличался, одно название, что анархист. Нестор Иванович приказал найти и повесить. Живодер, ублюдок. С тем же успехом его и в эсдеки записать можно.

– Можно. – Не стал спорить с очевидным Макс. – Он в девятнадцатом даже комиссаром был… А что Лесник?

– Лесник в регулярных войсках не служил. В мировую – дезертир, в Гражданскую – по бандам.

– Держим мы его крепко?

– Вот здесь он у меня! – сжал кулак Стецько. – Я его, Макс Давыдович, крепко за яйца держу. Крепче, чем вы меня, ей-богу!

– Ну, вы, товарищ Колядный, даете! – «ужаснулся» Кравцов. – Нашли чем клясться! Еще перекреститесь!

– Но по смыслу-то верно!

– Ладно. Допустим, – отмахнулся Кравцов. – Стреляет действительно хорошо?

– С трехсот метров из трехлинейки промаха не дает. Проверено.

– А с оптикой справится?