Командарм

– Не будь наивным, Макс! – Семенов по виду был спокоен, но Кравцов чувствовал его напряжение. – Делянки и до сих пор не определились. Где чья межа проходит, иди еще узнай. А в апреле семнадцатого, когда Авель предложил мне остаться в эсеровской боевой организации… Я ведь с ним в ссылке был. Мне едва семнадцать исполнилось, а он опытный революционер, и что за беда, если он эсдек, а я – эсер? Одно дело делаем, то да се… Но тебе эти подробности ни к чему.

– А что «к чему»?

– Я бы хотел, чтобы еще кто-то об этом знал. Кто-то, кому доверяю я, и у кого репутация имеется.

– Значит, репутация… – Макс тоже выбросил окурок и подумал было закурить по новой, но решил не усугублять. Голова и без того плохая, куда больше-то? – С репутацией я понял, а другие две папки? С ними как?

– А с ними так. Я же тебе, Макс, уже говорил. Границы никто точно не проводил. Я, например, вроде бы в ЧК работал, а теперь вот в Региступре. Разведкой занимаются и те, и другие, а кто где служит, это, брат, никого пока не касается. Возможно, потом…

– А что с Военным контролем?

– Ну, ты же знаешь, его передали в ЧК.

– А кто тогда послал к нам в Восьмую Будрайтиса?

– Вот это интересный вопрос, но я тут и сам толком ничего сказать не могу. Подозреваю, что перевести-то перевели, но что-то вполне могло по пути отвалиться. Как думаешь?

– Думаешь, что-то осталось? – спросил Кравцов, вспомнив документы, оставленные ему Лонгвой.

– Могло и остаться, – пожал плечами Семенов и, как показалось Кравцову, сделал это совершенно искренне. Хотя кто его знает?

– А папки?

– Эти два дела меня просто попросили сохранить.

– Кто?

– Это не важно, Макс. Поверь мне.

– Тогда почему я?

– Ты о Будде спросил, а первое дело вел он, и он же вел второе. А мне сейчас небезопасно такое у себя держать, сам понимаешь. Не мальчик!

«Значит, просто совпадение? Такое бывает?!»

Вообще-то, да. Бывает. Случается. Кто на войне не был, возможно, и не поверит. Но Кравцов в двух войнах воевал, ему ли не знать, как оно порой сходится. Никакого Уэллса не надо!

– Допустим. – Не каждому слову следует доверять, не каждый друг становится со временем старым другом. Одни умирают, а другие просто перестают быть друзьями. – Договаривай уж, Жора, раз начал, – сказал он то, что показалось принципиальным и оправданным. – Что ты как институтка вокруг да около! Телись, что ли!

– Экий ты скорый, Макс! Ну чисто транссибирский экспресс! – Семенов стоял прямо перед ним, глаза в глаза. И говорил теперь тихо, словно осторожно передавал каждое слово по отдельности, из уст в уста.

– Есть мнение, что ты здесь не просто так.

«Есть мнение, что я погиб в бою… Твою мать!»

– Меня Гусев на Миусской площади случайно встретил, – возразил Макс, очевиднее этого доказательств у него не было: мог ведь и не пойти в коммунистический университет. – Я там женщину искал в Свердловке, а тут он…

– Случай, – слово упало как камешек в воду. Пошли круги.

– Ты хочешь сказать, что меня туда специально привели? – хотелось покрутить пальцем у виска, но это был бы перебор. Все-таки Семенов говорил искренно, даже если заблуждался.

– Нет, – покачал головой Семенов. – Никто тебя на Миусскую площадь специально не приводил, но не был бы там Гусев, появился бы еще кто. Или тот же Гусев, но не на Миусской, а, скажем, в академии. Не будь ребенком, Макс. Так просто в Региступр не попадают. Не с улицы.

– Но я-то попал!

– Так ты, между прочим, член ЦК и командарм.

«Он параноик?» – могло случиться и так.

– Да, окстись, Жорж! – вспылил Кравцов. – Когда я был командармом?! А членом ЦК? Я в партии-то восстановился только в апреле!

– Члены ЦК бывшими не бывают!

– Еще как бывают! Назвать?

– Ты в оппозиции не состоял, ни в одной!

– Я был на фронте, а потом…

– Но по факту-то не состоял! Не состоял, не числился, не подписывал…

– Я эсером был, тебе мало? – прищурился Кравцов, которого этот безумный разговор начинал выводить из себя.

– До апреля семнадцатого!

– И что?

– Есть мнение, что тебе готовят возвращение.

– И кому я сдался весь из себя такой красивый?

– Фрунзе, Склянский, Гусев… Мало?

– Ты хочешь сказать, что меня «выводит в люди» Зиновьев? – это был уже полный бред. Зиновьев – один из немногих вождей, с кем Кравцов вообще не пересекался. Нигде и никогда.

– Нет. Не хочу. Это тебе кто про Гусева сказал?

– Зейбот.

– Он пошутил… Кстати, знаешь, с завтрашнего дня он начальник управления.

– А…

– Не знаю, но Сергей Иванович никогда человеком Зиновьева не был. Он сам по себе фигура и «примыкает» крайне редко и неохотно…

– Так… – задумался Кравцов, почувствовавший вдруг, что в словах старого друга – пожалуй, все-таки друга, а не знакомого, – кое-что есть. – А Лашевич, по-твоему, в эту схему укладывается?

– Правильно мыслите, товарищ, – усмехнулся Семенов. – Лашевич, как раз, следующий по списку. Я его просто озвучить не успел.

– Значит, Троцкий?

– С чего ты взял? – удивился Георгий. – Фрунзе сам по себе, да и Склянского я бы человеком Троцкого не назвал. Сторонники, может быть. Но никак не клевреты.