Кольцо графини Шереметевой

Князь, отложив книгу, взглянул на жену. Тёмные волосы на прямой пробор, сзади пучок, юный облик: девочка, не мать — тёплый платок на плечах, милое, доброе лицо, но отчего так строга? Где её ребячливость? Неужто осердилась за Ягужинскую? Ведь не скажет, никогда не выскажет обиды, он уж изучил её, промолчит. Князь подошёл, обнял её за плечи: мол, поздно, пора спать-почивать, и она, отложив пяльцы, поднялась.

Погашен огонь. Закрыты печи. Сопит в колыбельке сын. За окном воет ветер.

Долго ещё, чуть не до самого утра, проговорили в ту ночь, что-то выясняя, в чём-то каясь и прощая друг друга...

ДОЛГИМИ ТЁМНЫМИ ВЕЧЕРАМИ

I

епроходимые леса да болота, хлеб привозят за тысячу вёрст... Избы кедровые, окончины ледяные вместо стекла, зимы 10 месяцев или 8, морозы несносные, ничего не родится, ни хлеба, ни какого фрукта, ни капусты...» «До такого местечка доехали, что ни пить, ни есть, ни носить нечего. Ничего не продают, ни же калача. Тогда я плакала, для чего меня реки не утопили или не залили! Не можно жить в таком дурном месте... Кругом вода, жители в нём самый подлый народ, едят сырую рыбу, ездят на собаках, носят оленьи кожи: как сдерут не разрезавши брюха, так и наденут, передние ноги вместо рукавов» — так писала Долгорукая в «Своеручных записках» о первых своих впечатлениях.

Морозы, сырые туманы, ветер-колыхань, полгода — тёмный небосклон и тусклые коптилки с рыбьим или оленьим жиром, полная оторванность от мира, одиночество — было от чего впасть в отчаяние. Тем более княжеским отпрыскам, привыкшим к почитанию в столицах. Однако оказалось, что и аристократы могут смиряться перед любыми зимами и неволей. Время лечит, терпение вознаграждается спасением, а молодые переимчивы к переменам.

Иное дело — старые. Прасковья Юрьевна Долгорукая еле живая доехала до Берёзова, а не прошло и нескольких месяцев, как скончалась. Алексей Григорьевич после неё сразу состарился лет на десять, стал невыносимо бранчлив, мучил всех руганью и придирками, а потом потерял память, перестал узнавать дочерей. А в одну из ночей отправился куда-то, и утром нашли его возле церкви мёртвым. Сыновья и дочери, невестка справили и девятый, и сороковой день, как полагается. Но — «крута гора, да забывчива, лиха беда, да сбивчива»...

Обстановка в крепости изменилась. Как писали современники: «Суровый режим, назначенный Бироном для Долгоруких, в действительности благодаря характеру самого Долгорукого и обаятельным душевным качествам его жены Натальи Борисовны перестал соблюдаться местными властями». Ссыльные перезнакомились с охранниками, которые были весьма падки на приятельство с князьями. Отмечаясь у караула, Долгорукие стали бывать в городке, разговаривали с местными жителями; особенно близкие отношения сложились со священниками соборной церкви. Княжны вышили уже не одну «пелену», сделали немало вкладов в храм Одигитрии. Наталья Борисовна подарила «Богоматерь Предстоящую» — тёмных цветов поздней осени лик на белом туманном поле.

Во дворе острога был вырыт пруд, сделана небольшая «сажалка» для птиц, и в светлое время маленький Миша не отходил от белых неповоротливых гусей.

Между тем в Берёзов поступил новый указ: «Письма в домы свои писать, из домов приходящие допускать только те, в которых будет писано о присылке запасов и протчих нуждах... Но допрежь читать будущим при них офицерам... Записаться, когда, куды и откуда писано...» Так что ссыльные получали право переписки, однако писал ли им кто, писали ли они — неизвестно: в шереметевском архиве писем не обнаружено.

Теперь Долгорукие имели некоторое улучшение в пище, а также в одёже, однако ходили они по-крестьянски, в овчинных тулупах и валенках. Иной раз кто-нибудь из офицеров привозил с ярмарки необходимое. У Ивана Алексеевича завёлся приятель — поручик Овцын, весьма пригожий лицом и речами человек, в нём было что-то рыцарское, и это сближало их с князем. Нередко говаривали они о столичных делах, об Остермане, Минихе, Левенвольде, и поручик не скрывал своей нелюбви к иноземцам. Долгорукий согласно кивал головой.

Благодаря Овцыну Иван Алексеевич получил доступ к редким книгам. С немалым интересом стал изучать жизнь и историю Сибирского края, развитие его. Скорым оно стало при Петре I, который поддерживал купцов Демидова и Строганова, от них распространялись на восток энергия и сметливость. По указу Петра по Сибири разосланы были учителя арифметики и геометрии «для обучения детей известного состояния»; верный железным правилам, Пётр запрещал неграмотным даже жениться.