Колодцы знойных долин

— Ты, Боранбай… — заговорил Хамза, и было видно, что ему стоит больших усилий сдерживать себя. — Ты попытался убить нашу небольшую радость. Это удел глупого, а не храброго. Вот ты говоришь, «байга, единственный конь». Подразумеваешь невесть что под этими словами. А ведь байга всегда останется искусством, радующим людей. Это правда, сейчас у нас нет других скаковых коней. Но займись честным трудом, взрасти скакуна — и пожалуйста, участвуй в байтах. Выиграет бега твой конь — честь и хвала его умению.

Они запетляли между бараками. Боранбай внимательно слушал Хамзу.

— Жизнь уже другая, Боранбай, — продолжал Хамза. — Кончилась ваша сила. Твои слова бесплодны. Только поэтому я попросил Акжигита не трогать тебя.

— И чего ты, старик, сам накликаешь беду на свою голову? — спросил Акжигит.

— Да, времена другие, — прищурил глаза Боран-бай, — Раньше, бывало, столкнешь Нуржана с Кожасом, так кругом треск стоит, как во время степного пожара…

Акжигит и Санди рассмеялись. Хамза холодно улыбнулся.

— Кому от той драки девушка, кому пастбище доставались, — болтал Боранбай оживленно. — Кто в тюрьму отправлялся, а кто и в могилу. И всего-то один из них в волостные проходил, а другой, — он положил под язык очередную щепотку табаку, — как с неба падал… Хе-хе-хе!..

— Ну и мастак чесать языком! — заметил Акжигит.

Загудел гудок, и Акжигит, спохватившись, побежал на участок.

Боранбай не успел ответить ему. Одутловатое лицо его мелко задергалось.

— Смотри, дочь Оспана, — он кивнул в сторону барака, куда только что вошли дети, — чтоб с мальчиком не случилось чего. Когда-нибудь спросят.

— Это уж не твоя забота, — ответила она.

Ей он тоже ничего не ответил. Проводил злым взглядом. Увидел, как по улице, взявшись за руки, идут парень-казах и русская девушка, и с досады плюнул.

— Дожили! Нарожают теперь свиней…

Он повернулся к Хамзе и испуганно вздрогнул. Хамза медленно вытаскивал из кармана револьвер. Боранбай попытался что-то сказать, но не выдержал, стегнул коня и бросился прочь.

Хамза еще постоял, глядя, как по саркульской дороге удаляется Боранбай, потом повернулся и зашагал в сторону котельной. Санди пошла следом. Возле барака Хамза остановился и взглянул на Санди.

— Сшей Адаю ученическую сумку. Такую же, как у Наби. И приведи завтра их в школу вместе.

— Хорошо.

— Тебе не будет трудно с ним?

— Нет.

— Может, определим в детдом?

Санди покачал головой:

— Пусть растут вместе.

Он понимающе кивнул и, не задерживаясь, зашагал дальше. А Санди вдруг беззвучно заплакала, глядя ему вслед. Ей стало жаль Хамзу: ни с кем не захотел он поделиться своим горем — смертью Абена.

Перед бараком, у рукомойника, сделанного Кумаром из старого ведра, мылся Адай. Воду он лил аккуратно, видно, Наби успел предупредить его о нехватке воды. Наби стоял рядом и что-то оживленно говорил, то и дело оттягивая назад сползающую Адаю на шею куртку. Опускался вечер. Из степи потянуло влажным ветром. Донеслось призывное ржание Каракуина, стоявшего на привязи у дома Сагингали. Степь была пуста. Справа, с промысла, доносился ровный рокот двигателей.

Санди смотрела на детей и вспоминала, как однажды Жамал вела на поводу Каракуина, на котором сидели Махамбет и Амир. Лицо ее было задумчиво. И потом Санди не раз замечала, что женщина с грустью следит за своими детьми. Ее грусть пугала Санди, и она, помнится, часто и беспокойно оглядывалась на Жамал. Однажды ей показалось, что Жамал не нравится, когда она играет с Амиром и Махамбетом. Наверное, чуяло материнское сердце недолговечность дружбы детей. Но повинны в крахе этой дружбы, пожалуй, не столько дети, сколько люди Саркуля. Так уж было принято в аулах, что необыкновенного обязательно возносили чуть ли не до святого или батыра, а потом убивали, чтобы раскаиваться всю жизнь и плакать. Их больше устраивала легенда о человеке, чем сам человек. И судьба дружбы Махамбета и Амира решилась ими, а не самими джигитами. Этому можно было бы противостоять разумом, но Махамбет и Амир — еще молодые — жили сердцем. Их легко было столкнуть друг с другом. Но теперь будет иначе. Наби и Адай будут жить в окружении настоящих людей. Они вырастут сильными и всегда будут стремиться приносить людям только добро. Она постарается, чтобы дружба детей и их устремления были прекрасными. Чтобы, познавая людей, они познавали себя, достигали совершенства. Только тогда они смогут противостоять порокам, выработанным людской нетерпимостью. Только совершенные люди могут творить добро.

Иначе к чему были сражения в Тайсойгане? К чему были жертвы?