— Ты уж, Хамза, не забудь, — заговорил худой старик. — Он тоже прав, но больно горяч. И нам неприятно, ты не подумай чего. Ты, как заместитель председателя поссовета, посодействуй… Мы были в парткоме у Сагингали.
— Хорошо, хорошо.
Старики попрощались и вышли.
— Вот видишь, как получается. Жалуются старики-колодцекопатели на Жумаша. Безудержен в работе и от других этого требует, а у стариков не та сила. Один, говорят, умер, другой занедужил.
— Что это с Жумашем?
— Разберемся. Завтра съезжу в Шенгельды. Да… А ты присаживайся. У нас ведь сегодня особый день.
— Спасибо.
— Да сядь же. В ногах правды нет. — Он взял ее за плечи и усадил на стул. Потом привлек к себе мальчика. — Что, Наби, хочешь учиться на инженера?
— Нет! Я хочу стать ре-во-лю-ци-о-не-ром!
На миг в учительской стало тихо. Потом все рассмеялись.
Хамза взглянул на старого учителя:
— Слышали?
Старик молча пожал плечами. Но когда, шаркая ногами в огромных солдатских ботинках, он зашагал от окна, лицо его было грустно.
Санди гладила сына по голове:
— Пока вырастешь…
Старый учитель, проходивший мимо, приостановился и снисходительно посмотрел на нее.
— Ине заметите, как это произойдет, — сказал он. — Все думают, что человеку дано много времени! — Он засопел, повернулся к Хамзе и прищурил подслеповатые глаза: — Не успеете оглянуться, а вы уже стары — невозможно и необратимо стары. И каждый может обидеть вас. И не заметит при этом, как, скажем, ваш Жумаш.
— Заворчал, — рассмеялся Хамза, обращаясь к молодым учителям. — Сам настоял, чтобы вместо него меня назначили завучем.
— Настоял, потому как делу от этого польза. — Старик ткнул кулаком в плечо Хамзы: — Только тебе не удастся… Не придется подгонять меня, понял? Старый конь борозды не портит! — и старый учитель добродушно рассмеялся вместе с молодыми.
Осень выдалась теплая и дождливая, земля размокла, между участками образовались большие лужи, покрытые радужными масляными пятнами. Санди каждый день провожала сына в школу чуть ли не до половины пути и потом бежала на работу. Встречать его уже не могла: к окончанию занятий в школе бригада уходила замерять нефть к дальним резервуарам. Работы было невпроворот. Двигатели и компрессоры, оставшиеся от иностранных компаний, устарели за несколько лет напряженной работы, то и дело выходили из строя, а новое оборудование еще не поступало. Все теперь держалось на ремонтниках. Мастера иногда начинали искать по всей округе запчасти, переругивались между собой, переманивали на свои участки лучших механиков и мотористов. Поговаривали, что в главке обсуждают вопрос о том, чтобы законсервировать промысел Макат года на четыре. Новые руководители промысла проводили теперь дни и ночи в беспрерывных поездках в Гурьев. И макатцы своим трудом решили добиться права на жизнь родного промысла. Каждое утро над поселком трубно гудел гудок и бригады торопливо шли на вахты. Бежали в школу дети. Из Шенгельды в поселок безостановочно тянулись длинные обозы с водой. Не так много, как в первые годы установления Советской власти, но все же непрерывно прибывали в Макат степняки. Поселок рос, застраивался новыми домами, прихорашивался, не считаясь с тем, что решают в Гурьеве.
Хамза к этому времени перешел в основном на учительскую работу и уже реже появлялся на участках. К нему наведывались тайсойганцы и саркульцы, иногда собирались бывшие повстанцы, работающие в Макате, и Санди часто забегала в школу, чтобы узнать новости.
Однажды она застала Хамзу мрачным и усталым. Он сидел в учительской один и медленно, с сосредоточенным выражением лица, писал что-то в тетради, не замечая, что в учительской уже темно. Он не обратил внимания на стук двери, и Санди окликнула его.
— A-а, Санди! — Он встал и по привычке подвел ее к стулу, взяв за локоть.
Она села и выжидающе посмотрела на него. Хамза зажег свет, и Санди заметила, что у него влажные глаза.
— Что-нибудь случилось?
— Получил письмо от Нургали, — проговорил он глухим голосом, — Абена убили.
Санди поднялась со стула.
— Неделю назад нашли тело в реке.
— В Уиле?
Он молча кивнул. Хмурясь, полез в карман за табаком.