Колибри

Когда всё пошло наперекосяк – разводы, переезды, вместе, не вместе, – да, я понимаю, эти годы были не лучшей возможностью для разговора. Но боже правый, потом, когда мы снова стали писать друг другу, когда умирали мои родители, да и Джакомо снова появился на горизонте: почему ты не сказала мне тогда, почему хотя бы не написала? Или когда они умерли, и ты приезжала на мамины похороны, и там был Джакомо, и я ещё провожал вас двоих в аэропорт: почему? А тем летом? Почему ты ничего мне не сказала за все три дня, что мы провели в Лондоне? Джакомо тогда снова исчез, и меня это снова задело. Так почему же в том сказочном номере в отеле «Лэнгхэм» ты не упомянула, что он не приехал на папины похороны лишь потому, что боялся снова тебя увидеть? А в августе, в Болгери, когда ты вернулась с Кастелоризона и мы прожили остаток лета вместе? Почему ты ничего не сказала, даже когда мы вдвоём, ты и я, развеивали над морем, над Омутищем, смешанный прах мамы с папой и отсутствие Джакомо казалось мне столь чудовищным? Почему не сказала – там, на катамаране доктора Зильбермана, пока пепел летел в закат, – что Джакомо с самого начала был в тебя влюблён? Что в этом и была настоящая причина его бегства? И что, хотя он ни разу не ответил на электронные письма, которые я упорно слал ему год за годом в надежде на прощение, тебе он писал? Так почему же, встречаясь со мной как минимум каждый август в Болгери, ты до сих пор не нашла возможности всё мне рассказать? Просто отвести поутру в сторону, как ты это сделала вчера, и сообщить то, о чём так долго молчала?

А главное, учитывая, как трудно мне было научиться жить с этим чувством вины: почему вчера утром ты всё-таки отвела меня в сторону и рассказала? По какой такой извращённой причине вынуждаешь меня переосмыслить разрыв с братом именно сейчас, после всего, что со мной случилось? И не так важно даже, злюсь я или нет, вчера я спросил тебя только об одном: почему-ты-говоришь-мне-это-сейчас?

Не знаешь, что ответить? Пустяки, ведь на твою защиту тотчас же бросается мадам как-там-её-зовут, Браччоли́, Кроканти́ – я прав? Да как он вообще смеет тебя обвинять и чем-то там возмущаться? От него, его жалкой семейки да никчёмной жизни и без того одни беды: как ему не стыдно жаловаться, этому герою с его геройскими замашками, считающему, на секундочку, что и все вокруг должны быть непогрешимыми?

Или я ошибаюсь? А, Луиза?