Колибри

– Но я не хочу, доктор Каррадори! В этом и суть! Потому-то я Вас и побеспокоил. Я никому не хочу об этом говорить. Никому не хочу сообщать. Да и как? По телефону? Или мне нужно подорваться и ехать в Мюнхен, чтобы сказать человеку, который увёл у меня жену, что моя дочь погибла? Я с такой ношей не справлюсь.

– Прекрасно Вас понимаю.

– Мне даже тело ещё не вернули, оно где-то там, в прокуратуре, и, чувствую, когда его всё-таки вернут, сил у меня едва хватит, чтобы разобраться с похоронами. Какая уж тут Германия?

– Ну так и бросьте её. Не хотите – не делайте.

– С другой стороны...

– С другой стороны – что?

– ...

– ...

– Простите...

– ...

– Это ещё не всё, но...

– ...

– ...

– ...

– Я немного... Вы уж простите меня, я на транквилизаторах.

– Ничего, не волнуйтесь.

– Как я и говорил, это ещё не всё.

– ...

– ...

– Ну так продолжайте.

– Два года назад Адель родила девочку. Кто отец – неизвестно, Адель не сказала. Малышка – просто чудо из чудес, уж поверьте, доктор, это я не только как дедушка говорю, она и в самом деле новый человек, совсем другой: смугленькая, то есть... в общем, мулатка, плюс у неё японские черты, волосы курчавые, а глаза голубые. Как будто все расы в ней соединились, понимаете?

– Прекрасно понимаю.

– Попахивает расизмом, наверное, но Вы же, я надеюсь, понимаете, что слово «раса» я употребляю только удобства ради.

– Понимаю.

– Так что она одновременно африканка, азиатка и европейка. Совсем маленькая, но уже очень развитая: говорит, всё понимает, картины рисует, и это в два года! Она со мной и с матерью росла, мы ведь вместе жили. Я ей, понятно, дедушка, но вместе с тем и вроде отца что-то.

– Разумеется.

– И поверьте, доктор Каррадори, я только ради неё ещё и трепыхаюсь. А не будь её, уже бы камень на шею – и в речку.

– Что ж, тогда хорошо, что она есть.

– Ну и Марина, в общем, тоже с ней знакома, с девочкой-то. Адель брала её с собой, когда ездила летом к матери. Помните, я запнулся, не закончил фразу?

– Да.

– Я как раз хотел сказать: в последнее время казалось, что Марине, уж и не знаю почему, эти встречи с внучкой на пользу пошли. Ей явно лучше стало. Дочка, по крайней мере, так говорила. Настолько лучше, что Адель решила приезжать почаще, мы даже Рождество собирались там встретить, в смысле, меня она тоже просила поехать в Германию с ней и с малышкой, и я согласился. Получается, даже если я Марине сейчас ничего говорить не буду, потому что не могу, нет у меня на это сил, она ведь сама проявится, и вот тогда мне уж точно придётся ей сказать, что Адель погибла, а я ей даже не сообщил...

– Понимаю, доктор Каррера. Вы правы.

– Не спорю, эта женщина у меня много крови выпила, но она ведь и сама страдала, и сейчас страдает, причём побольше моего, а эта трагедия может стать для неё...

– ...

– ...короче говоря, не могу я оставить её в неведении. И в то же время ни сил, ни желания этим заниматься у меня нет, понимаете?

– Конечно, понимаю. Но знаете что? Вы очень правильно сделали, что решили мне позвонить: я ведь знаю, как Вам помочь. Я лично переговорю с немецким коллегой, который лечит Вашу бывшую жену, и с ней самой, если получится. А также с девочкой и её отцом. Сколько, говорите, ей лет?

– Кому, Грете?

– Ну, сестре Вашей дочери.

– Грете, да. Двенадцать. Но не стоит так...

– Немецкого я не знаю, но они же должны говорить по-английски, правда? Он ведь пилот гражданской авиации, значит, точно говорит. Если Вы не против, я этим займусь и всех оповещу, так что не беспокойтесь.

– Да нет, ну как же? Вы же на Лампедузе, Вам работать нужно! Я думал, может, адвокат или какой-то поверенный, у Вас хотел только совета спросить...

– Слушайте, я хоть и прилетел сегодня, но к работе, по правде сказать, должен приступить только через неделю. Просто в Риме мне скучно, делать нечего, а в такой горячей точке занятие всегда найдётся, да и выжившие после кораблекрушения ещё здесь. Но если Вы дадите мне вводные, я завтра же сяду в самолёт, полечу в Палермо, оттуда в Мюнхен и поговорю со всеми этими людьми. Поверьте, никакой адвокат лучше меня не справится.

– Вы слишком добры... Даже и не знаю, как...

– В конце концов, заботиться о людях с хрупкой психикой, попавших в чрезвычайные обстоятельства, – моя работа.

– Обстоятельства и впрямь чрезвычайные.

– А главное, налицо хрупкость психики.

– Вот уж точно. Марина... ну, такая, какая есть, Грета – ещё совсем ребёнок...

– Я не их имел в виду.

– А кого же тогда?

– Вас, доктор Каррера, Вас. Сейчас Вы должны думать о себе и только о себе. И это нежелание заниматься кем-то ещё – оно абсолютно справедливо, понимаете?

– Да...

– Я это Вам говорю не только как психиатр, но и как друг, если позволите. Сейчас Вам не стоит думать ни о ком, кроме себя.

– И малышки.

– Нет, доктор Каррера! Не надо валить всё в одну кучу! В опасности сейчас именно Вы! То, что с Вами случилось, ужасно, и оправиться будет непросто. Вам не о других сейчас нужно думать, а о себе! Слышали инструктаж в самолёте на случае аварии: что нужно делать с кислородными масками?

– Сперва надеть на себя, потом на ребёнка...