Колибри

Потом уходят Пробо с Летицией. Оба нарядные, в хорошем настроении, Пробо – неподдельном, Летиция – притворном, но только сперва, поскольку, едва сев в машину, она к своему огромному удивлению обнаружит, что радость мужа окажется в этот вечер заразительной. И более того, помимо действительно прекрасного настроения, которое применительно к ней кажется обычно лишь фигурой речи, Летиция вдруг потихоньку начинает проникаться живительной, почти сестринской нежностью к мужу, которого впервые за много лет видит настолько взволнованным, настолько сфокусированным на том, чтобы стать центральной фигурой этого вечера, – и это он, человек, никогда не оказывавшийся в центре чего бы то ни было, даже её собственного внимания! Впрочем, не будет и сегодня, ведь именинница – иссохшая вдова, вечно увешанная аляповатой бижутерией, а значит, основной темой беседы, как обычно, станет её муж Альдино, Пробов друг детства, погибший одиннадцать лет назад по невероятной случайности. Авария была тогда квалифицирована как «мотоциклетная», но лишь потому, что пострадавший ехал на своём новёхоньком «Гуцци V7 Спешл» по шоссе Аурелия в районе церкви Сан-Леонардо, что между Пизой и Ливорно, и едва успел проскочить мост через Арно, как на него рухнула 170-литровая бадья с водой, сорвавшаяся с обломившегося барицентрического крюка вертолёта «Белл-206», он же «Реактивный рейнджер», предоставленного расположенной неподалёку американской военной базой Кэмп Дарби и задействованного вместе с машинами итальянской пожарной охраны в операции по тушению сильнейшего пожара в пизанских холмах, уже подбиравшегося к городку Фаулья. Именно в контексте этой трагедии, уже достаточно давней, но всё ещё живой и ранящей сердце, Пробо как раз сегодня вечером, прямо по дороге в «Гамберо Россо», на том же шоссе Аурелия, где она и произошла (только километрах в пятидесяти южнее), решает изложить Летиции свою инженерную концепцию скорби по погибшему, чем в итоге растрогает её ещё сильнее. Уверенно ведя машину в сгущающихся сумерках, он рассказывает ей то, о чём никогда даже не упоминал: об усилиях, предпринятых им, чтобы алгебраически доказать абсурдность этой чудовищной и категорически неприемлемой смерти, – и о том, что в процессе доказательства, как бы нелогично это ни звучало, сам с ней смирился. Пробо говорит, что придумал, как рассчитать вероятность той аварии, и ухитрился добыть все собранные в ходе последующего расследования данные: курс вертолёта, его скорость, высоту полёта, массу бадьи, которую необходимо было добавить к массе перемещаемой воды, скорость ветра и скорость мотоцикла в момент удара. Вот только в ходе кропотливых расчётов он получил цифры, свидетельствующие прямо противоположное тому, что намеревался доказать: вместо крайней невероятности трагического совпадения они утверждали его неизбежность, сложение векторов сил попросту не оставляло другого исхода. Тогда, продолжает Пробо, он изменил подход и попытался представить проблему так, как представила бы её она, то есть наиболее простым и креативным способом, – тут Летиция буквально тает от нежности. Достаточно ведь элементарного, всего в одно действие, подсчёта: сколько метров пролетает вертолёт за секунду? С учётом уже имеющихся данных – 43, за секунду вертолёт пролетает 43 метра. А Альдино? Какова была скорость Альдино? 23,5 метра в секунду. Поскольку, объясняет Пробо, вся выведенная им ранее мешанина цифр совершенно не зависела от того, в какой момент обломился крюк, то, обломись он всего секундой позже, бадья оказалась бы на 43 метра восточнее, то есть, надо заметить, прямо напротив церкви Сан-Леонардо (он проверял), Альдино же – на 23 с половиной метра дальше по шоссе. И, следовательно, он не только не погиб бы, но, возможно, даже ничего бы не заметил и беспечно продолжил бы свой путь в направлении Пунта-Ала. Это если бы крюк обломился секундой позже. Но что, продолжает Пробо, если крюк обломился бы всего на десятую долю секунды позже? В реальности, объясняет он, десятая доля секунды – срок ничтожно малый, своего рода абстракция, мгновение ока: но если бы крюк в тот день обломился всего на десятую долю секунды позже, бадья упала бы в четырёх метрах тридцати сантиметрах от места, где упала на самом деле, а Альдино успел бы проехать почти на два с половиной метра дальше. То есть он бы всё заметил, здорово бы перепугался, но, опять же, с ним ничего бы не случилось. Как насчёт одной двадцатой секунды – в смысле, пяти процентов? Тот же результат: два пятнадцать, метр двадцать пять – повод поставить свечку в церкви, но, опять же, опасности никакой. А вот три процента: метр тридцать, семьдесят сантиметров, бам! – прямое попадание, концы в воду. Из чего, по словам Пробо, следовало, что смерть Альдино стала результатом непредвиденного стечения обстоятельств и явилась вопросом трёх сотых секунды.