IX
Сироп из нее обладает успокаивающим действием и благотворно влияет на мозг душевнобольных людей, умиротворяя помутненный рассудок и охлаждая горячие головы.
Расскажите мне о площади. О Меркат-Кросс и о том, сколько дров сложено там в поленницу. Как я устала от всех этих разговоров о смерти! Меня замучили воспоминания обо всех этих чудовищных убийствах, и мне хочется думать: «Это сон. Страшный сон». Они мертвы? Я знаю, что это так. Я видела их тела. Я видела обугленные трупы с ножевыми ранами в спинах и боках — ранами, похожими на раскрытые рты, так что, когда я останавливалась рядом с ними, мне казалось, что раны говорят со мной. Мне казалось, они шепчут мое имя, эти раны, — словно я была в силах остановить кровопролитие. Словно я могла спасти еще больше жизней, чем спасла.
Это воспоминание пугает меня. А еще пугает человек. Какой-то человек пришел.
Этим утром. Я услышала шаги у двери, и мне показалось, что это вы. Я удивилась: «Мистер Лесли пришел так рано!» И я была так счастлива, сэр, так обрадовалась, потому что мне нравится время, что я провожу с вами, — мне нравится говорить с вами и как вы киваете, и это так необычно, что я обрела небольшое утешение в обществе человека церкви, тогда как ни я, ни подобные мне никогда не могли найти у подобных вам утешения. Но ничто в этом мире не остается неизменным, теперь-то я знаю. И я нахожу утешение в вас. Мне нравится ваша улыбка. Мне не многие улыбаются, а вы да. Так что когда я услышала шаги у двери, то подумала: «Это мистер Лесли» — и, громыхнув кандалами, поднялась, чтобы приветствовать вас, и я уже улыбалась в ответ на вашу улыбку, которую я так ждала и которую вижу теперь.
Но это были не вы. В комнату вошел человек, чьего имени я не знала. Он палач. Когда кого-нибудь вешают, именно он завязывает узел и понукает лошадь, чтобы она шла вперед и тянула человека вверх. Если кого-то клеймят, как было с мужчиной, что надругался над скотом в сарае, то именно он вдавливает в плоть железное клеймо и слышит шипение горящей кожи. Когда кого-нибудь сжигают, он привязывает к столбу. Он наваливает кучу бочек и собирает дрова.
И он был здесь. Он смотрел на меня, стоящую в кандалах, в окровавленных юбках, и хохотал.
Я не знала, чему он так радовался, и просто смотрела на него.
— Пожалуй, нам удастся сэкономить кругленькую сумму, — сказал он. Потом опять рассмеялся. — Как ты ухитрилась помешать исполнению плана? Ты? — Он смахнул слезу с глаза большим пальцем. — Да я видал и новорожденных покрупнее! Ты?
А успокоившись, он плюнул в меня. Ну конечно. Он плюнул мне в лицо, но промахнулся и попал на руку, и я печально смотрела на его слюну.
— Нужно оставить лишь половину от тех дров, что, я думал, нам понадобятся, — сказал он таким голосом, будто в комнате был судья, к которому он обращался. — Быстро. И дешево. Но людям нравятся зрелища, поэтому я не стану убирать лишние дрова — пусть горят подольше. Да.
Но стоило моим глазам встретиться с его глазами, он враз утратил благопристойность и зашипел на меня:
— Назойливая дрянь… Мистер Далримпл желает избавиться от тебя, о да!
Потом он ушел. И если до его прихода я желала услышать ваши шаги, то после этого я вдвое сильнее хотела видеть вас, потому что очень испугалась. Потому что поняла, что это правда, — они намерены убить меня. Решетки крепки, а кандалы не спадут.
Я рада, что вы здесь. Я так рада. Моя смерть будет медленной, как сказал этот человек, а я не хочу умирать, я не хочу умирать таким образом.
Мои руки теряются в ваших ладонях. Мои руки так малы, что однажды это стало причиной для вывода: «Ведьма — она такая мелкая! Дьявол забрал часть ее!» Словно я заключила какое-то соглашение с дьяволом. Словно маленьких рук достаточно, чтобы осудить меня, хотя хватало и гораздо меньшего — серых глаз или странного имени. Люди всегда хотели, чтобы я умерла. А я всегда хотела, чтобы люди жили, — так где же справедливость? Я ее никогда не видела. Так же, как и Кора. Так же, как ее мать, когда тонула, одетая лишь в рубашку.
Мои руки так малы в ваших руках. Они гладили серую лошадь, выдергивали тростник из болот и исцеляли людей. Маленькие руки, но они держали его руки, его. Видите? Я даже не могу разглядеть их. В комнате очень темно.
Расскажите мне о вашей жене. Или о четверых сыновьях. Мне кажется, я не должна говорить. Мне кажется, я должна просто послушать немного, успокоить дыхание.
Я присяду.
Давайте ненадолго наполним эту комнату словами более добрыми, чем «назойливая дрянь». Наполним ее жизнью.