И тут пошло: Лесной Дедушка так живо прыгал от Куста к Кусту, что Скворча еле поспевал за ним, и уже не видел его, а только голос слышал: «А вот тут, глянь-ка... А вот еще, хе-хе, хе-хе...» Он так увлекся, что опять позабыл о Тайне, и не заметил, как тихо стало в Лесу: словно все они молча наблюдали за Скворчей и ждали, чем закончится его грибной Азарт. И — кто знает, чем бы он закончился, если бы — теперь уже совсем глухо, потому что было далеко — не донесся Вздох Листвяка. Это был печальный и тихий Вздох, но Скворча остановился, как оглушенный.
— Да ведь это же Лесовой, — проговорил он вслух, и от этой догадки по всему телу прошла холодная Дрожь. — Никакой не Лесной Дедушка, а Лесовой. Ведь это он уводит меня, ведь Лопух же говорил...
И как бы в подтверждение этой мысли откуда-то издалека-издалека приплыло ласковое и зовущее Ауканье:
— Ау-у, Скворча-а! Иди ко мне! Ау-у! Ай-яй-яй; какие тут добрые Печерицы!
«Ну уж нет, — подумал Скворча. — Теперь уж не проведешь!» И стал отступать, отступать, а потом побежал, и вот — на счастье! — впереди мелькнул могучий Ствол знакомого Листвяка. И Скворча кинулся к нему, подтянулся к Дуплу и, прежде чем опять начался Гвалт, услышал:
— Дупло мое забито Мусором. Очисти и Узнаешь Тайну.
Теперь они могли шуметь сколько угодно: Скворча понял, что его хотели увести от Листвяка, чтобы он не открыл Тайны. Он бесстрашно и расторопно чистил Дупло, выгребая из него слежавшуюся Хвою, старые Шишки, Кору, Листья — весь этот мешавший Листвяку говорить Мусор. И вот Работа окончена, и, перекрывая все остальные голоса, и даже сорочью Болтовню, прозвучал мощный Голос Листвяка:
— Спасибо тебе, Друг!
И вот затихло, потому что они, конечно, поняли, что этот Голос им не перекричать, как бы они ни старались.
— Раньше, — сказал Листвяк, — у меня было доброе, чистое Дупло, в нем Белки селились. А потом Ведунья со своей Сворой прогнала Белок и забила дупло Мусором, чтобы я не мог рассказать тебе Тайну. Эти вот тут и не знают, что за Тайна — ее только Ведунья знала и я. И я ее именно тебе должен открыть, именно тебе надо было прийти и освободить мой Голос, никто другой бы этого не сделал. И вот ты освободил и теперь слушай Тайну: не Скворча ты, а Александр — Саша Комаров, Сын Царицы!
И дрогнуло сердце Скворчи и забилось так, как не билось еще никогда в жизни. И он прошептал: «Саша Комаров, Царицын Сын».
— А теперь, — продолжал Листвяк, — смело иди назад — никто тебя не задержит, никаких Препятствий больше не будет, потому что ты — Саша-царевич, Царицын Сын.
И все вокруг так тихо, робко, словно прося прощенья, зашумело, зашуршало, зашептало:
— Саша-царевич!.. Сын Царицы!.. Как же мы раньше не догадались... Иди, Царевич, сюда, здесь так удобно пройти... Нет, сюда — тут удобнее... Мы, Ветки, поднимемся — мы, Кусты, раздвинемся — мы, Колючки, не будем торчать, а повалимся...
И Сорока заворковала, как Голубка:
— Господи ты боже ты мой, да я Палки-то, что повыдернула, поразбросала, я их обратно понавтыкаю, как было...
И Лесовой опять объявился. Смотрит Скворча: сидит он снова на Пенечке, и уже не кривляется, и не хихикает, и глаза грустные. А голос — ну точно Скворчин Крестный:
— Прошу прощения, Царевич! Конечно — Лесовой я, совершенно верно. Бес меня попутал, я увести тебя хотел, чтоб ты заблудился, совершенно верно. И, прошу прощения, Поганок тебе в корзину насовал, а хорошие выкинул. Дозволь — заменю. И ребятам скажи: пускай приходят на Колдунов Склон — тут всем Грибов хватит, и никого я не стану уводить, чтоб заплутал, Честное Благородное Слово. А Матушке вашей, Царице, — Большой Поклон, с приездом... Прошу прощенья! — И, сказав это, исчез Лесовой.
— Ну вот, — вздохнул Листвяк, — а теперь ступай. А то Бабушка и вправду волноваться будет. И не забывай наведываться: Дорогу сюда ты теперь знаешь.
И поблагодарил Скворча Листвяка, и пошел назад.
Все теперь было иным: приветливо шумел Лес, каждая Ветка тянулась дружески погладить Скворче голову, и Грибы попадались очень часто, и Ягоды. И никому Скворча не говорил, что он Саша-царевич, Сын Царицы, а все сами догадывались: только увидят и тут же догадаются. Муравьи выстроились в два ряда, оставив широкий Проход.
— Проходи, Саша-царевич, — сказали они. — Не бойся, иди смело. Не беда, если и наступишь на кого. Мы же понимаем: нас так много, что не мудрено и наступить.
Паук, успевший уже отремонтировать свою Сеть, засуетился при его приближении:
— Постой, Царевич! Постой одну минутку. Я сейчас вот тут над самой Тропкой распутаю, чтоб тебе свободнее пройти. — И когда Скворча проходил под Сетью, добавил смущенно: — Ты уж извини, погорячился я давеча, понимаешь. Ну бывает, сам знаешь... А Муху я одну отпустил...
Так шел Скворча и пришел к Осине-валежине. И только он перед ней появился, она, кряхтя, оперлась своими Сучьями о Землю, приподнялась и сказала уже не тем хитро-медово-вкрадчивым голосом, а очень любезно:
— Пожалуйста, Саша, проходи, Царицын Сын. И сгибаться не надо.
А вот наконец и Камень, и его тоже словно подменили.