Колдун

Четвертым Препятствием была высоченная, в три Скворчина роста Муравьиная Куча. Муравьи встретили его неприветливо, поднялась такая Воркотня что хоть уши затыкай.

— Шляются тут, понимаешь, Бездельники всякие, только работать мешают. Если наступишь хоть на одного из нас, то такого Перцу зададим, что всю жизнь будешь помнить.

А как тут не наступить, если их кишмя кишит на земле. Скворча на цыпочках, внимательно глядя под ноги, стал обходить Кучу, и уже было обошел, как вдруг раздался крик:

— Ай-яй! Задавили! — И Муравьи всей Армией кинулись на Скворчу, а он кинулся от них. И убежал, но один Муравей все же успел укусить его за пятку, да так больно, что потом долго щипало. А Жучок все вился вокруг него, показывая Дорогу, и гудел не умолкая:

— Ззздорово, Скворча, ззздорово! Можжжешь гордиться — все Препятствия позади!

Вскоре, однако, Жучок исчез и Тропка исчезла, и Скворча остановился в нерешительности и уже подумал, не вернуться ли. Но тут же подумал и о том, что после всех дел, которые он свершил, возвращаться, не побывав на Колдуновом Склоне, просто не годится. И тогда он набрал Палочек и пошел без Дороги, втыкая их через каждые двадцать шагов, как учил Лопух. А если он забывал воткнуть, Палочка сама ему об этом напоминала.

Так Скворча дошел до Болота, миновал его и вышел к Колдунову Склону.

Скворча сразу узнал его. От Болота Земля полого и ровно поднималась вверх и шла высоко-высоко, а там вдруг обрывалась, и между Деревьями виднелось одно светлое Небо. Все тут заросло густой колючей Травой, Кустами; часто стояли огромные Сосны, а внизу, у Болота, по краю — темные Ели, и чуть повыше их — высокий толстый древний Листвяк. Около него-то и было единственное свободное место — небольшая Площадка, покрытая Мохом. На нее и поднялся Скворча, и сел отдохнуть и осмотреться.

Никаких Страхов тут не было, и Ящеров не было, и Тьмы не было, и стояла Тишина. Но все-таки Скворче было не по себе, так что даже хотелось побежать домой: он чувствовал, что всё впереди, и крепился, и набирался Отваги; он так старался, что даже про Грибы забыл.

И вдруг кто-то тихим подземным мохнатым голосом спросил:

— Ты кто?

Скворча вздрогнул, съежился, но тут же догадался, что это — Мох, на котором он сидит, и назвал свое имя.

— Громче, — сказал Мох, — я не слышу, туг на ухо стал. — И Скворча повторил свое имя, но Мох снова не расслышал, и тогда Скворча громко и отчетливо произнес:

— Скворча!

И тут вдруг словно что-то взорвалось: наверно, сто разных голосов закричало, зашипело, засвистело, завизжало, затрещало, захохотало и загремело:

— Скво-о-орча-а-а!.. Скворрр... Кворррччч... Ооорччч... ччаааа... Ха-ха! Хо-хо! Гу-гу...

Скворча так напугался, что упал ничком на Мох, свернулся калачиком, заткнул уши и зажмурился. Ничего другого не оставалось: иначе можно было оглохнуть, или бы сердце выпрыгнуло из груди.

Неизвестно, сколько времени это продолжалось, но когда Скворча открыл глаза, было сравнительно тихо: они лишь негромко переговаривались и думали, как выяснилось из этого Разговора, что Скворча спит. Они говорили, что не помнят случая, чтобы такой маленький Человечек пришел на Колдунов Склон один, да еще с лукошком, да еще с таким странным именем; пришел, ничего не испугался, лег и уснул. Как это так, говорили они, кто его отпустил, кто дорогу показал? Тут что-то неладно, говорили они. Говорили Пни. Говорили Ели, Сосны, Папоротники, Бурундук, толстый мохнатый Червяк, и еще кто-то и еще, а больше всех Сорока.

— И где там странное имя-то! — тараторила она, точь-в-точь как Соседка Бабка Верочка Балабониха. — Господи ты боже ты мой, где там странное! Прозвали так на деревне, и сам к тому же и виноват. Скворца весной увидел — и давай, и давай его звать: «Скворча, грит, скворченька!» Господи ты боже ты мой! Тоже придумает. В Магазине Зойка-то: «Видела, грит, Скворча Комарихин в Кустов Проулок побег». Как раз тюль давали. Гляжу, грит, а он побег. Десять метров взяла, тюлю-то. Ну на что столько-то, спрашивается, а? Десять метров! Господи ты боже ты мой...

— Ну пошла! — перебили ее. — Теперь не остановишь.

— И когда она наговорится?!

— Зато все знает, что где делается.

— И знаю, и знаю! — еще сильнее зачастила Сорока. — К нему Мамка сегодня из Города приезжает, вот он и собрался по Грибы: вишь, корзину-то взял какую большую!

— По Грибы! Ах, по Грибы! — опять заталдели вокруг. — Вон оно что! А зачем на Колдунов Склон, а? Сюда-то он зачем? Что, в других местах Грибов нет, что ли?

И вот среди общего галдежа Скворча услышал, как кто-то протяжно и тяжело вздыхает, словно что-то хочет сказать, но не может, потому что рот завязали тряпкой. Подняв голову, он огляделся и сообразил, что это — Листвяк, и Охи его идут из большого черного Дупла.

— Что с тобой? — спросил Скворча, но в ответ услышал все тот же Ох и Бормотанье, в котором ничего нельзя было разобрать, так как все увидели, что Скворча проснулся, и опять зашумели.