Коко

– Мы все еще можем «отойти без потерь», – сказал Биверс. – Просто не надо болтать лишнего.

– Так а что стряслось-то? – спросил шепотом Конор у Майкла.

– Пациент утром умер.

– Ребенок?

– Девочка, – кивнул Майкл и почувствовал, что ему необходимо произнести вслух ее имя: – Ее звали Стейси Тэлбот.

То, что он облек свою потерю в эти конкретные два слова, оказало на него неожиданное и почти физическое воздействие. Горе его не утихло, но сделалось как бы более конкретным: смерть Стейси обрела физическую форму в виде свинцового гробика, спрятанного глубоко в его груди. Он, Майкл Пул, оставался цел и невредим вокруг этой плотной свинцовой капсулы, погребенной внутри него. До него вдруг дошло, что Конор оказался первым человеком, которому он рассказал о смерти Стейси.

Последний раз, когда Майкл видел девочку, у нее был сильный жар, она выглядела измученной. Свет больно резал Стейси глаза; от ее обычной отваги почти не осталось следа. Но она как будто заинтересовалась парочкой историй, которые поведал ей Майкл, взяла его за руку и сказала, что ей нравится начало «Джейн Эйр», особенно первое предложение.

Пул открыл книгу, чтобы прочитать первое предложение: «В этот день нечего было и думать о прогулке».

Стейси улыбалась ему.

В это утро одна из медсестер попыталась остановить Пула, когда он проходил мимо сестринского поста, но он едва заметил ее. Фраза Сэма Штейна, брошенная ему в коридоре первого этажа, звучала у него в голове. Штейн, не так давно избежавший ответственности за хирургическую ошибку, с присущим ему сочетанием малодушия и превосходства, которое Майкл находил гадким, посетовал по поводу того, что его, Пула, медицинская группа не добилась большего прогресса с «мальчиками Майкла» – коллегами-врачами его собственной групповой практики. Штейн, по-видимому, полагал, что Майклу известна подоплека этой шпильки, однако Майкл мог лишь строить догадки, о чем речь. «Мальчики» самого Штейна строили новый медицинский центр в Вестерхольме, стремясь сделать его самым значимым в округе. Для этого им требовалась хорошая педиатрическая практика. Майкл же стал камнем преткновения на пути к эффективному объединению их практик, и в своей брюзгливой, высокомерной манере Штейн просил Майкла избавить его от хлопот и потенциального ущерба, связанных с тем, что ему, Штейну, приходится плестись в хвосте за педиатрической группой ниже уровнем. Принципиально новое медицинское учреждение, которое задумал построить Штейн, привлекло бы около половины новых жителей Вестерхольма, причем ежегодно порядка четверти домов в Вестерхольме меняли врачей. Партнеры Майкла обсуждали все вопросы со Штейном, пока Майкл летал с друзьями на Восток.

Майкл пронесся мимо жестикулирующей медсестры – в эти мгновения в голове у него начала созревать блестящая идея – и открыл дверь палаты Стейси.

Широким шагом он вошел в помещение, где на койке лежал мужчина средних лет: седые усы и двойной подбородок, игла капельницы в руке и раскрытый «Уолл-стрит джорнал» на груди. Мужчина не проснулся, заморгав, как актер в комедии, и продолжал тихо спать, но в себе самом Майкл почувствовал внезапную перемену – словно павшую вдруг жаркую духоту, предвестницу торнадо. Он выскочил в коридор и проверил номер палаты. Ошибки нет: это палата Стейси. Майкл снова нырнул в палату и внимательно взглянул на одурманенного препаратами магната. На этот раз он даже узнал его – строительного подрядчика по имени Польманн, чьи дети-подростки ходили в школу Джуди, а его кирпичный а-ля шато особняк с красно-черепичной крышей и гаражом на пять машин располагался в полутора милях от дома Пулов. Майкл, пятясь, вышел из палаты Польманна.

Лишь на краткое мгновение он осознал, что держит в руке мягкую старую книгу в зеленом переплете и книга весит двадцать или тридцать фунтов. Он заметил, что сестра, разговаривая по телефону, наблюдает за ним. Он понял, что произошло, как только увидел ее глаза. Он понял это по тому, как она положила трубку. Тем не менее подошел к сестринскому посту и спросил:

– Где она?

– Я боялась, что вы не в курсе, доктор, – проговорила медсестра.

Ему почудилось, будто он в лифте, летящем вниз сквозь бездонную шахту, – быстрее, быстрее…

– Сочувствую тебе, мужик, – сказал Конор. – Должно быть, напоминает тебе о твоем малыше…

– Этот мужик – врач, – сказал Биверс. – И постоянно сталкивается с подобными вещами. И знает, как абстрагироваться от подобного.

«Абстрагироваться»… Именно так и чувствовал себя доктор Пул, хотя и совсем не так, как это представлял себе Биверс.

– Кстати о мужиках, – заметил Биверс.

В дверном зарешеченном оконце возникла энергичная физиономия лейтенанта Мерфи: детектив явно был настроен воинственно. Не выпуская изо рта мундштука трубки, он ухмыльнулся им через окно и открыл дверь.