Когда звезды чернеют

Ударяюсь плечом о косяк. Отлетаю, продолжаю ломиться вперед. За спиной неразборчивые звуки. Резко лает Сверчок — я никогда не слышала от нее такого лая, — потом пронзительный визг, словно ее пнули или что-то похуже.

Теперь по дощатому полу топают ноги. Страх во мне сдвигает тектонические плиты, но стремление выжить яростно и незыблемо.

Добегаю до кровати, сую руку под матрас, чувствую холодный ствол. Рифленую рукоятку, как послание азбукой Брайля. Оборачиваюсь…

Калеб достает меня раньше, чем я успеваю поднять руку и нажать на спуск. Сила удара вышибает из меня дух. Мы рушимся на пол вместе, его вес — как гора у меня груди.

Я дергаюсь, пытаюсь сбросить его, но гравитация и сила на его стороне. Он легко прижимает меня к полу бедром и локтем; предплечье, словно дубина, сдавливает дыхательное горло. Моя рука с пистолетом между нами, прижата к моему бедру.

Перед глазами плывут темные пятна, я сражаюсь за глоток воздуха. Сражаюсь, чтобы не потерять сознание.

Он вскидывает нож, разрезая воздух над моей головой. Его лицо нависает надо мной, словно какая-то искаженная, перекошенная планета. Я лихорадочно шарю по полу левой рукой, нащупывая любое оружие. Там нет ничего, кроме досок, отполированных за долгие десятилетия.

Я тянусь за голову, не отрывая взгляда от ножа, — и вот оно. Мои пальцы нащупывают железную стойку кровати. Она крепкая, не хуже любого другого предмета. Я тянусь чуть дальше, хватаюсь за стойку и дергаю себя вверх. Скручиваюсь от бедра и плеча изо всех сил, еще сильнее, подбираю под себя ногу. Потом резко поднимаю левое колено. В освобожденные конечности торопится кровь.

Глаза Калеба выпучены от ярости; нож проходит в дюйме от моего лица. Но может, он не в силах заставить себя ударить меня? Последним резким рывком я толкаю его в обратную сторону, к раме кровати, и он бьется головой о железо. Кричит, ревет от боли и злости, когда я выбираюсь из-под него с силой, которой у меня на самом деле нет.

Дело не только в моей жизни. Я спасаю не только себя, но и Кэмерон, которой больше никогда не придется его бояться. Мне нужно положить конец ее мучениям, мучениям Шеннан и всех остальных, безымянных, умолкших, уходящих кругами все дальше и дальше.

Я резко разворачиваюсь лицом к нему. Он нетвердо поднимается на ноги, с усилием подается ко мне. Его лицо ужасно. Искаженно.

— Анна! — кричит Калеб. Но я видела достаточно. Знаю достаточно.

Он не остановится. Никогда.

Я поднимаю правую, наполовину онемевшую руку, целюсь и стреляю ему в грудь, на этот раз без колебаний. И без промаха. Отдача бьет в напряженную кисть, три раза, но я слышу только первый выстрел. Два других стучат во внутреннее ухо, не громче биения сердца, вытряхивая меня из транса. Глаза Калеба открыты, но уже тускнеют. По его груди течет кровь.

Я, пошатываясь, добираюсь до другой комнаты. В носу жжет от порохового дыма. На полу неподвижно лежит Сверчок, около ее пасти ручеек крови. На одно мучительное мгновение мне кажется, что он убил ее, и я едва в состоянии удержать руку у нее на горле, чтобы проверить пульс. Но пульс есть. Она еще жива.

Мною движут инерция и потрясение, извращенная форма эйфории. Я наклоняюсь к Сверчку и поднимаю ее. Собака не сопротивляется. Она едва в сознании, прижатая к моей груди, когда я выношу ее из домика — как ребенка — в машину, оставляя за собой открытую дверь, чтобы они могли приехать за ним и изучить тело, забрать его и рыскать по комнатам, собирая доказательства. Теперь это место происшествия. Я больше никогда не хочу его видеть.

Глава 68

Четвертого ноября я просыпаюсь в спальне на верхнем этаже фермерского дома Тэлли. На моей груди лежит уютное мягкое одеяло из шерсти ее альпак, в ногах, как теплый камень, Сверчок. На ее шее, куда попал нож Калеба, до сих пор повязка. Сначала ветеринар думал, что повреждена трахея или пищевод, но оказалось, что рана затронула только мягкие ткани. Врач дал ей наркоз, потом очистил рану, осушил и стянул скобками. Первые пару дней Сверчок оставалась в ветеринарной больнице Мендосино, а потом присоединилась ко мне у Тэлли. Временное жилье, первое место, о котором я подумала в отголосках смерти Калеба, поскольку у Уилла не было для меня комнаты.

Когда я откидываю одеяло, Сверчок шевелится, обиженно смотрит на меня, потом зевает и возвращается ко сну. Я вытаскиваю пару теплых вещей из своей сумки в углу и направляюсь вниз, унюхав кофе и тосты.

Готовит Сэм. Тэлли сидит за кухонным столом, читает новости. Когда я вхожу, она быстро откладывает газету.

— Анна, как спалось?

— Боюсь, не очень.

— Бедняжка… Сверчок разбудила?

— Нет, она идеальный пациент. Просто дурные сны. У меня они часто бывают. Ерунда.

Сэм подъезжает сзади и ставит тарелку, которая пахнет, как небеса. Кленовый сироп и растопленное масло. Домашний хлеб.

— Знаете, я никогда не уеду, если вы будете так меня кормить, — с признательностью говорю я.

— Без проблем, — отвечает он и подмигивает. — Увидимся позже. Еду в студию.

Когда мы остаемся одни, я поворачиваюсь к Тэлли.

— Так что за новости в газете, которые я не должна увидеть?

— Ох.

— Перестаньте.